Манипулятор

Солнце клонилось к горизонту, и Сергей решил вернуться в отель. За шейком была огороженная пальмовыми листьями территория. Проходя мимо, Сергей увидел ужасающую картину. На изорванном матрасе, валяющемся на земле, лежала бесчувственная девушка с пляжа, на ней лихорадочно бился в экстазе пожилой индус, трое голых молодых парней стояли в ожидании своей очереди.

Сергей бросился было к дыре, зияющей в изгороди, чтобы спасти девушку, но то ли страх, то ли здравый смысл остановил его. Он встал у забора и долго наблюдал за происходящим. Из кафе выходили все новые и новые индийцы, а он все стоял и смотрел. И вдруг он поймал себя на том, что его грязное потаенное «Я» страдает от того, что на месте этих индийцев находится не он. Сергей пришел в ужас от такого открытия. Он отпрянул от забора и быстро зашагал в отель, решив все-таки вызвать полицию.

– Полиция не приедет, ― спокойно сказал секьюрити, выслушав Сергея. ― К сожалению, слишком многие девушки, не имея денег, рассчитываются за наркотики своим телом. Это здесь в порядке вещей.

Сергей долго переживал случившееся. Ему было жаль девушку и мучительно стыдно за себя. Он и не подозревал, что в глубинах его сознания таится столько мерзкого и низменного.

***

Сергей вернулся к рабочему столу. Дрожащими от волнения руками он почти что против своей воли включил компьютер и стал свидетелем очередной любовной сцены.

Юля стояла перед мужем, потупив взор, а он, лежа на диване, пытался засунуть ногу под апостольник, сооруженный ею из халата. Он закрывал ее голову, открытым оставалось лишь ее поистине ангельское лицо. С головы ткань спадала на плечи до пояса, скрывая шею, грудь и руки. А ниже… ниже было обнаженное тело, и муж похотливо водил по нему ногой.

Животную страсть, охватившую было Сергея, сменил приступ бешеной ревности. Руки его дрожали, грудь распирало от боли, воздуха не хватало, глаза налились слезами, и он зарыдал. Это был плач жестокого отчаяния. Мышцы сводило, в горле застрял огненный ком, его всего трясло. В ярости он вдребезги разбил клавиатуру, и монитор погас.

Неделю он не включал компьютер, дважды пропустил бассейн. Он не желал ее больше видеть ― эту развратницу, мерзкую потаскуху. Вот уж воистину дитя порока ― ганика Джия! Он так мечтал сделать ее счастливой, подарить ей радость материнства ― да какая из нее мать, из этой похотливой самки! Нет, он забудет о ней как о каком-то недоразумении, выкинет ее из своей жизни! Но время шло, гнев сменился тоской, и ему стало казаться, что его жизнь навсегда утратила смысл. Ему было больно двигаться, говорить, думать. Сами собой, из ниоткуда в его голове возникли строки некой сюрреалистической истории.

БЬЕНАМЭ

Едва он переступил порог квартиры, как началась гроза. Небо заволокло тучами, на дворе потемнело, и сверкание молний в этой темноте казалось зловещим. Гром грохотал непрерывно, дождь лил стеной.

Он распахнул окно, и мощный порыв ветра взметнул ярко-красные занавески, походившие в блеске молний на языки пламени, лижущие стены комнаты, увешанные театральными куклами. Они были размещены по группам, каждая из которых представляла собой отдельную сцену, но вместе они составляли единую композицию. Лишь одна из кукол особняком сидела на полке нога на ногу, в руке она держала сигарету, лишенный всякого выражения взгляд ее стеклянных глаз был устремлен в никуда. Она являла собой образ женщины, отрешенной от мирской суеты, много повидавшей и испытавшей, а потому бесконечно уставшей от жизни.

Внезапно в распахнутое окно влетела шаровая молния и заметалась по комнате, оставляя огненный след. Он оцепенел от ужаса, мысленно прощаясь с жизнью. Вот молния подлетела к стене, где висели куклы, и задела висевшую там собаку – та взвизгнула, сорвалась с гвоздя и упала на пол. Молния влетела в камин и исчезла в дымоходе, по дороге задев свисающие одежды одинокой куклы, которые мгновенно вспыхнули. Та вскрикнула, спрыгнула с полки, но, зацепившись шарфом за гвоздь, повисла в воздухе, а пламя уже лизало ее тело.

– Спаси меня, Бьенамэ! ― закричала она, и лицо ее исказилось от ужаса.

Пламя перекинулось на шарф куклы, она сорвалась с гвоздя, упала и начала кататься по полу, пытаясь сбить с себя пламя. Набросив на нее свой пиджак и погасив огонь, он поднял ее, а она обхватила его шею руками и зарыдала, судорожно вздрагивая и повторяя: «Бьенамэ, Бьенамэ, Бьенамэ».

– Я не Бьенамэ, ― попытался возразить он. ― Я…

– Нет-нет, ― перебила она его и закрыла ему рот ладонью. ― Пожалуйста, не спорь! Я всегда мысленно звала тебя только так и никак иначе, так что позволь мне делать это и впредь, Bienaime ― мой любимый…

И кукла начала рассказывать ему о том, как все то время, что она провела в его доме, страдала от того, что он приводил шлюх и проводил с ними ночь, как целовала его, когда он спал один…

– Теперь ты мой, мой навсегда, ― шептала она, обхватив его шею руками и осыпая поцелуями.