Мания приличия

— А почему? — поинтересовалась я, изучая изгородь, были ли на ней какие-то надписи вроде «частная территория» или «вход воспрещен». Ничего подобного. — Не положено, — коротко, без подробностей ответил мне охранник и поднял взгляд над моей головой. Ему даже не хотелось говорить со мной, назойливой иностранкой, как он думает, наверное — туристкой. Выходит, общий пляж просто прилегает к чьему-то ресторану или гостинице, и их владелец делает на этом дополнительные деньги, или организовал местечко для привилегированных клиентов. — Здесь платный вход? — всё-таки побеспокоила я его ещё раз. — Нет, вход по пропускам, — ухмыльнулся жлобистый мужчина, произнеся заведомую ложь. — И где получают пропуска? — Девушка, сюда нельзя, что вам нужно? В пятистах метрах есть другой пляж, идите туда. — Но почему нельзя? — глаза снова оторвались от меня, но теперь мне и отвечать не стали. Внимание устремилось назад, и я обернулась. Машина Джиёна медленно подкатывалась к нам. Охранник дернулся к воротам, чтобы открыть их и позволить авто въехать чуть ли ни к самому проливу. Окно приоткрылось, Дракон выдал рукой останавливающий жест, чтобы ворота не трогали. Затормозив и выйдя из-за руля на асфальт, он пошел в мою сторону, даже не смотря на кланяющегося охранника. Я с неприязнью смотрела, как тот, кто одинаково не знает как людей меня и Джиёна, не стал со мной распинаться и объясняться, а перед главой мафии готов целовать землю, и хвостом бы вилял, если бы тот у него был. Дракон встал рядом со мной, подмигнув. — Ну как, всё нормально? — Да, меня не пустили, как и ожидалось, — спокойно сказала я. Сторож закрытого пляжа подлетел к нам, изумленно начиная понимать, что я спутница местного владыки. — Господин Квон, я не знал, что дама с вами, пожалуйста, простите, — ещё дважды согнул он свою спину, рассыпаясь в извинениях. — Она не представилась. Прошу, проходите. Простите, госпожа, — я впервые услышала к себе такое обращение, и мои глаза растопырились до предела. Госпожа? Откуда это поклонение? Джиён тронул меня за локоть, проводя дальше, и мы прошли мимо так и не разогнувшегося охранника, видимо, почувствовавшего угрозу своей жизни за то, что не уделил подобающего внимания кому-то, кто связан с Драконом. — Это… это так неправильно! — поморщилась я, идя по ровной дорожке, параллельной линии берега. — Он ведь ничего не знает обо мне, чем я плоха, чтобы считать меня полным нолем? Я, конечно, и раньше сталкивалась с таким отношением… в России достаточно хамства и людей, которые никуда тебя не пропустят и не помогут ни в чем. Я раньше принимала это за склад характера, но такое вот преображение вижу впервые… Я-то ведь осталась той же самой! И из-за того, что на меня упал луч света твоего сияния, мне открылись все двери в Сингапуре? — Именно. Это и есть влияние власти, Даша. Этих людей муштровал не я, воспитывал не я, создавал не я. Это самые обычные люди, которых большинство. И они пальцем не пошевелят ради тех, перед кем сами могут кичиться какой-то властью, превосходством. Каждый человек сам мечтает быть правителем, но пока он им не является, всё, что он способен хорошо делать — выслуживаться, в надежде получить покровительство и помощь сверху, — я опять подумала о Мино. Ведь он откровенно пресмыкается перед Джиёном. Со мной он галантен и тактичен, потому что это задание Джиёна, а каков он с другими? Такой же непрошибаемый, как этот охранник? Дракон остановился, указав на красивое здание слева от нас. — Пункт второй: ресторан. Зайди и посмотри, как тебя будут обслуживать. Я подойду через пять минут, пока тут просто прогуляюсь. — Ты думаешь, я ещё не поняла, чем всё закончится? — Я хочу, чтобы ты ощутила разницу, а не просто знала о ней. Это совсем другое. Иди. Ещё по пути, перед тем, как войти в зал, где сидели в основном мужчины, или пары — одиноких женщин не было, — я вспоминала все подобные случаи из своей жизни на родине. Поликлиники с огромными очередями, где вдруг какая-то женщина в полушубке и с сумочкой из крокодильей кожи проскальзывает в кабинет вперед всех и за две минуты получает справку, паспортный стол, где «закройте дверь, я занята!», а сама сидит и велеречиво щебечет о чем-то с коллегой, магазины, где скажут, что твоего размера нет и не дадут померить, потому что на глаз определяют, что ты не так богата, как хотелось бы; деканат университета, где никогда не подскажут и не помогут, пока не принесешь хорошую коробку конфет или коньяк, даже родители бывших школьных одноклассников, которые приучали своих детей дружить с теми, кто «перспективный» или «из хорошей семьи», что обозначало исключительно денежное благосостояние, а над нашей семьёй всегда витало молчаливое (а за глаза и не молчаливое) предубеждение «эти православные», или «РПЦ головного мозга». Я слышала, как так и говорили. Я и серебряную медаль не получила, потому что учительницы по биологии и химии «продали» её однокласснику, чьи мама и папа бегали к ним с подношениями, а мне не хватило «знаний», чтобы превзойти того парня, больше троечника, в общем-то, чем хорошиста — и моя ситуация далеко не единичная. Мало кому было дело до того, какой я человек, какие вообще сами люди, если они не могут дать тебе денег, подарить дорогой подарок, помочь с работой, навести связи с кем-нибудь. Отец рассказывал (не мне, конечно, а матери и старшим родственникам, но я, бывало, краем уха слышала), как в девяностые, после развала Советского Союза, все церкви осаждали бандитские группировки, многие подминали под себя священников, чтобы те работали на них и помогали отмывать деньги. Куча церквей до сих пор трудится рука об руку с криминалом, или с политикой. А отец никогда не соглашался на такое, за что бывал бит в те лихие годы, а в результате вообще отослан в приход подальше от столицы, чтобы не мешал «зарабатывать деньги». Я знала о коррумпированности церкви, но это не разрушало моей веры. Плохие люди не могут замарать имя Бога. У меня всегда был пример моих родителей, честных, самоотверженных людей, и пока я знала, что такие, как они есть, я верила, что этот мир исправим. Прошло уже больше пяти минут, но официантка ещё не подошла ко мне. Везде всё одно и то же. Как мне всегда хотелось поговорить с теми персонами, которые смотрят только на материальную сторону! Как хотелось встряхнуть их и спросить, почему же вы не можете для всех быть хорошими, почему только для избранных? Да, бывали случаи, от бессилия мне хотелось вдруг стать каким-нибудь министром или инспектором проверки, чтобы вдруг очутившись в том или ином заведении, с властным видом навести порядок и сказать: «А почему это вы так нехорошо себя ведете?». И всё бы переменилось, человек бы принял к сведению, стал бы добрее и работать лучше. В свете последних месяцев я поняла, что это сказки. Не изменится у этих чиновников, служащих, работников, медиков и бюрократов взгляд на вещи. Они сделают вид, что приняли к сведению информацию от вышестоящего человека только затем, чтобы перед ним же выслужиться, но их отношение к нижестоящим навечно останется господским. Ох уж этот синдром вахтёра! Не пущу, просто потому, что могу не пустить. Джиён прав… и если сравнивать его с этими «мелкими» командирами, то он ещё куда не деформированный своей властью. Я бы даже назвала его сговорчивым. Нет, это обман. Даша, вспомни, как он отнесся к тебе изначально? Это сейчас ему что-то там интересно и забавно, поэтому он готов на какие-то поступки, но когда ему надоест, он вновь станет тем деспотом, которому плевать на чужие мнения и желания. Нет-нет, что-то тут не так…не может он быть такой же тупоголовой личностью, когда сам понимает поведение людей, их мотивы… он слишком умен и слишком верно мыслит для того, чтобы быть бесчувственным. Я знаю, внутри него есть что-то, я никак не могу докопаться до этого, но я это сделаю. Официантка поднесла мне меню, и одновременно с ней появился Джиён. Он вошёл и целенаправленно достиг моего столика, сев на диванчик напротив. Второе меню образовалось тут же в его руках. Когда девушка только успела сходить-то за ним? — Ещё ничего не заказала? — спросил он меня. — Мне только дали меню… — официантка ещё не отошла от столика, растеряно осознавая, что Джиён пришёл ко мне. — Ты же ушла сюда полчаса назад! — преувеличил мужчина, посмотрев на девушку-кореянку, которая, мне кажется, задрожала от его скользкого и холодного тона. — Простите, посетителей сегодня много… — начала она оправдываться и кланяться. Зал был заполнен наполовину, Джиён это тоже видел, и она не была единственной официанткой на зал. — Пожалуйста, выбирайте, я тотчас же приму ваш заказ. — Я тебя позову, когда выберу, — грубо, дерзко, но с удивительной выдержкой произнес Дракон, с таким видом сверкнув глазами, что официантку, как ветром сдуло. — За что ты так с ней? — А пусть не расслабляется, — расплылся он, возвращая внимание ко мне. — Ну как тебе контрасты? — Прости, но я неважный подопытный, поэтому думала совсем о другом, пока сидела здесь, — Джиён приподнял брови. — Я поняла, почему ты не плохой. — Серьёзно? — в нём отразилась радость от моего заявления. Он не ожидал, что я не буду принимать близко к сердцу халатное обслуживание. Знал бы он, какую закалку дают в этом плане российские реалии! — Да. Ты совершаешь в своей жизни всё не безотчетно. Понимаешь, все эти люди: охранники, горничные, прислуга, официанты — они не задумываются над своим поведением. Оно у них инстинктивное. Они не могут иначе. Перед ними крупная шишка — лебезить и угождать, перед ними простой гражданин — хамить и игнорировать. Они не анализируют этого, не пытаются понять и осмыслить. А ты знаешь всё это, ты так глубоко рассуждаешь… ты прекрасно понимаешь, что за чем следует, что из чего исходит, кому что нужно, и для чего вести себя так или иначе. И ты делаешь сознательный выбор. Это твой выбор — быть таким. А знаешь, о чем это говорит? — О чем же? — О том, что каждое мгновение ты можешь выбрать другой путь, а значит, в тебе постоянно присутствует и доброта. Она в тебе есть, ты никуда от неё не денешься, просто ты её не выбираешь до поры до времени. А однажды выберешь, почему бы нет? Если мы пишем правой рукой, это не значит, что у нас нет левой. Мы ей просто не пользуемся. — Потому что не умеем ей писать? — улыбался Джиён. Ему нравились мои умозаключения. — Но это не значит, что не можем научиться. — А ради чего? Приведи пример, зачем ломать себя и переучаться? — Я замолкла. Ради чего? В самом деле, если удобно и всё устраивает. Ради интереса? Недостаточное основание. — Нужно отрубить нам эту руку, чтобы вынудить развивать другую, не так ли? — озвучил вывод одновременно с его прихождением мне в голову Джиён. — Ты хочешь покалечить меня, уничтожив часть меня, чтобы заработала другая моя часть? — Не обязательно отрубать… а что, если почерк у тебя левой рукой красивее будет? — Даша, а я понял кардинальную разницу между мной и тобой, — мне тоже стало очень интересно. Я даже немного подалась вперед, заинтригованная и любопытствующая. — Я пытаюсь понять вещи и людей такими, какие они есть, и я принимаю их с достоинствами и недостатками. Поступаю я с ними, конечно, исходя из своих желаний, но я понимаю, с чем и кем имею дело. А ты знаешь что делаешь? Навязываешь. Ты не пытаешься понять и увидеть всё, как есть. Ты знаешь только то, что, по-твоему, необходимо должно присутствовать в мужчинах и женщинах. Ты живешь с трафаретом, прикладываешь его ко всем. Чертово прокрустово ложе, кто маловат — того подтягиваешь, кто велик — сокращаешь. Даша, научись понимать, а не создавать в своём воображении. Вот что делает твоя вера — ослепляет. Исходя из твоей веры, во всех живёт добро и любовь, и ты ищешь, ищешь, ищешь, вместо того, чтобы здраво посмотреть и отметить, ага, тут ничего такого нет, а вон там есть. Это как верить, что золото можно добыть в любом месте, и неугомонно вести раскопки в каждой клумбе, в пустыне, в горах. Но сведущий народ знает, что золото содержится только в определенных местах, и для каждого камня, для каждого металла нужна определенная порода, нужны определенные условия. Так не бури же нефтяную скважину на Луне, Даша. — Это всё звучит очень правильно, и я, наверное, согласна с тобой, — так почти и было. Я готова признать, что есть люди, в которых нет ну совсем ничего хорошего, и бесполезно пробуждать в них совесть, чувства и благородство, но это не относится к Джиёну. В нём это есть! — Только… есть отличие между слепцами, коими ты считаешь верующих, и намеренно закрывающими глаза, — я улыбнулась. — Я достаточно зряча, Джиён, только точно так же как ты не хочешь делать добрые дела, я не хочу видеть плохое. — Мы ежеминутно делаем каждый свой выбор, — закивал он. — Только ты принимаешь за плохое слишком многое. И исходя из этого должен заметить, близорукость у тебя ужасающая, — он поднял руку, призывая официантку. — Что ж, давай перекусим, и продолжим экскурсию. — Ты хочешь поработать окулистом? — хмыкнула я, едва сдерживая ехидство. — Я могу только показывать, а смотреть ли и видеть — право твоё. — А ты мне левой рукой показывай, — заметила я. — Так лучше видно. — А ты неугомонна, — сарказмом прозвучал голос мужчины. — Я не очень верю в гороскопы, но ты в год кого родилась? Я замолчала. Он покосился на меня, сделал заказ за нас двоих, на что я дала согласие, полагаясь на его предпочтения (я мало ещё понимала в азиатской кухне), опять воззрился на меня, когда официантка ушла. Помявшись ещё немного, я как-то судьбоносно произнесла: — В год Дракона, — Джиён медленно выпрямился, наполняясь довольством. — Какое совпадение… да ты кандидат в наш клан… — Ни за что. — Тебе не кажется это символичным? — Я тоже не верю в гороскопы. — А ты смотрела «Игру престолов»? — я напрягла память. — Не полностью… там много насилия и развратных сцен, мне хватило пары серий… к чему ты это? — Да хотел пошутить, что роль матери драконов тебе бы подошла, но ты не в теме, — развеселился сам с собой Джиён. — А тебе, значит, тридцать четыре? — Именно. Ощутила почтение к возрасту? — потешался он. — Я не ощущаю, что тебе столько лет… ты какой-то… не вписывающийся в моё представление о мужчинах за тридцать. Ты выглядишь беззаботным, как молодой парень, и хорошо выглядишь. — Пью кровь девственниц. Драконы же ими питаются. — У меня ты точно много крови попил, — прошептала я устало. — Вот видишь — легенды не врали. — В легендах всегда появляются герои, убивают чудовище и спасают девушек. Я не принцесса, конечно, но ещё надеюсь, что чудо произойдёт. — Ты хочешь, чтобы меня убили? — мы посмотрели друг другу в глаза. Когда я едва не застрелилась, а потом жила в борделе, я временами очень хотела тяжелой кары для Джиёна. А сейчас я не чувствовала к нему никакой ненависти. Даже утреннего раздражения. — А как же та разновидность сказок, где чудовище — и есть заколдованный принц, и его нужно полюбить и поцеловать, чтобы он стал лапочкой? — Ты настаиваешь на том, чтобы я попыталась полюбить тебя? — Нет, это ты убеждала меня, что мне необходима любовь, что она меня преобразит. — Любовь преображает изнутри, а не снаружи. Кико тебя любит, но тебя это не меняет. Ты должен ответить на эти чувства, чтобы что-то произошло. — Кико и любовь — далекие друг от друга понятия. Она любит меня именно тем, кем я являюсь. Падение вниз — и я буду недостоин любви в её глазах. Она неспособна любить вне ситуации, постоянно. Это обожание и восхищение, отдача взамен того, что могу дать я, что даёт ощущение нахождения рядом со мной. Ты ещё до конца не прониклась, но могла убедиться, что такое быть пассией Дракона в Сингапуре — все бегают на задних лапках, угождают, не просят с тебя ничего, всё прощают. В принципе, это распространяется и за пределы Сингапура, не везде, но во многие места… моих людей много, драконы тут и там, и с ними нельзя не считаться. — Зачем же ты продолжаешь с ней встречаться, если понимаешь всё это? — А меня это не напрягает. Да и мы встречаемся около месяца… я ещё не устал от неё. — А когда устанешь? Расстанешься? — Конечно. Зачем длить скуку, когда её можно убрать разнообразием? Хотя иногда и разнообразие надоедает… пресыщение хуже, чем недостаток, это давно известно… последнее, что наступает при пресыщении — это скука от самого себя. Со мной тоже такое может случиться, никто не застрахован. — Но от себя-то никак не избавиться. — Почему же? Ты же даже сама пыталась это сделать, — я пристыжено сжалась. — Я же не от скуки… — От страха или от скуки — какая разница? Мы все привыкли не решать проблемы, а уходить от них, любым, пусть самым трусливым или неприглядным способом. И ты в этом ничем от меня не отличаешься. — Я осознала ту свою ошибку. Больше не повторю её. Человек должен бороться до конца, не опускать рук. — Не опускать рук, не раздвигать ног — ох уж эти твои сентенции! — чувствуя, что снова приближаемся к склочным настроениям, мы предпочли переключиться на принесенную еду. Когда мы выходили из ресторана, администратор и все официанты любезно кланялись, радушно улыбаясь, что аж хотелось стереть эти их фальшивые улыбки. Их не было, когда я вошла сюда без Джиёна. — Ну, чем бы ты ещё хотела заняться, где побывать, в качестве королевы Сингапура? — сев за руль, спросил меня король. Он не открыл передо мной дверцы, как это делал Мино. Всё-таки некоторые привычки невозможно взять из ниоткуда. — Перестань так называть меня, это смешно, — нахмурилась я, искренне принимая это всё за издевательства. — Почему? А как ещё назвать мою спутницу? Ты разве не поняла ещё, в качестве кого будешь представлена всю эту неделю? — Я озабочено взглянула на него, не веря этому намеку. — Почувствуй себя моей половиной.