Манящий запах жареной картошки

— Да что у нас брать-то? Старое пианино, что ли, что еще от композитора осталось? — громко хохотала в телефонную трубку тетка Лида. — А зарплату мы тут же проедаем, у нас и денег-то наличных в доме никогда не бывает. Мы с Нинкой, как в войну, все деньги на запасы тратим. Крупа, макароны да мыло — вот и все богатство. У нас в доме брать нечего, но зато и голова об этом не болит! — Тетка Лида была женщина крупная, здоровая, налитая и намекала на постоянно страдающую головными болями хрупкую мужнину родню. И Ниночка тоже внешностью и характером пошла в отца, матери не возражала, к жизни своей относилась спокойно, никогда не жаловалась, и никто не знал, счастлива она или нет.

Не знала об этом и Вера. Но тетку свою троюродную и сестру Ниночку Вера любила. Впрочем, какая уж Ниночка была ей сестра, так, седьмая вода на киселе, скорее подруга. Ниночка была ее, Веры, старше и часто ее опекала. Особенно в студенческие годы, когда Вера с целой компанией своих приятелей в любой момент могла нагрянуть к тетке на дачу и пировать там, беситься и развлекаться по нескольку дней, Ниночка не давала ей переступить известные грани. Родители Верины про эти разгульные набеги с выпивкой и закуской не знали, Вера просила тетку не говорить, и та свято держала слово. Неизвестно, было ли самой тетке приятно оказаться в шумном кругу веселящейся молодежи или она думала выдать Ниночку замуж за кого-нибудь из Вериных знакомых, только тетка всегда радушно принимала у себя Веру и ее гостей. Никогда не ругалась за вытоптанные грядки, а если кто-либо из молодых людей перебирал спиртного, тетка от души над ним хохотала и уводила голубчика спать. Зато наутро так над ним едко иронизировала, что проштрафившемуся становилось неудобно и он больше не повторял такого безобразия.

Но это все было давно. Уже и Вера успела выйти замуж, развестись, выйти замуж снова, родить ребенка и вырастить его до семи лет. Уже и тетка Лида успела состариться, оставить работу медсестры в местной поликлинике, начала прибаливать и грядки полола без прежнего энтузиазма. А Ниночка так и оставалась девушкой без возраста с серыми глазами, маленьким ртом и огромной копной волнистых русых волос, которые она старомодно укладывала в прическу.

— Несовременная она у меня какая-то, — жаловалась часто тетка Лида на дочь Вере. — Ты бы хоть повлияла на нее! Постригла бы помоднее, губки бы ей накрасила! Я ей с пенсии лифчик купила с поролоновыми накладками, чтобы фигура была поинтереснее, так она спасибо сказала, губки поджала, а потом тихонько накладки в печку выкинула. Я утром-то печку топить стала — накладки-то и нашла. Постирала их после печки-то да прибрала пока, может, одумается.

Вот такие у Веры были сестра и тетка.

Вера сказала в редакции, что поехала на задание, матери позвонила, попросила забрать внука из школы и оставить его у себя, пока муж не вернется с работы. Мужу, Димке, позвонила и сказала, что в доме полно еды — и сыр, и колбаса, и пельмени — и что она на электричке едет на дачу, на день рождения к тетке, и обратно доберется сама. И после всех этих переговоров Вера достала из шкафа хорошенькую светлую норковую шубку, которую муж подарил ей в прошлом году, обула на ноги коротенькие бежевые сапожки на каблуках и с сомнением подумала, выдержат ли они деревенскую мартовскую распутицу. День рождения у тетки приходился аккурат на годовщину покушения на императора Александра Второго, то бишь на второе марта.

«Плевать, — сказала себе Вера. — Домой переодеваться ехать некогда. Развалятся — новые куплю. Тетка важнее». И она побежала в супермаркет за фруктами, вином и дорогой колбасой.

В Москве снег уже давно стаял. Снегоуборочные машины для вида еще разметывали грязь с главных улиц. Во дворах автовладельцы освобождали от смерзлых комков гаражи-ракушки и выпускали свои автомобильные чада наружу подышать свежим воздухом. На бульварах на черных ветках лип висел и капли растаявшего льда, а за городом в лесу еще вовсю лежал крупитчатый белый снег.