Потому что если он и видел ее в одном нижнем белье, то не помнил этого. Нет, скорее всего не видел. Он бы запомнил ее пышные груди и россыпь веснушек над ними, запомнил бы эти дивные округлости, увенчанные… Хм, он нисколько не сомневался в том, что соски у нее такой же восхитительной формы, как и вся грудь.
Нет-нет, эти груди он забыть не мог.
Или мог?
«Вы не в первый раз видите меня в одном белье».
Он крепко зажмурился, но воспоминание не приходило. Да, была какая-то юная женщина, но он всегда считал что это скорее воображение, чем правда. Впрочем, глаза он помнил хорошо. Очень странные глаза, опьяняющие… А волосы…
— Они рыжие? — Эти тихие слова модистки прозвучали как выстрел.
Мара вздрогнула от неожиданности и пробормотала:
— Прошу прощения, вы о чем?
— Ваши волосы, — пояснила Эбер. — Бывает, что при свечах зрение обманывает. Они рыжие, да?
Мара покачала головой:
— Нет, каштановые.
«Шелковистый водопад золотистых локонов», — подумал Темпл. И тут же произнес:
— Золотисто-каштановые.
— Вы не похожи на мужчину, который может заметить разницу в оттенках, — сказала Мара, глядя не на него, а на изящную француженку, опустившуюся на колени.
— Я замечаю больше, чем вы можете себе представить.
Эти волосы то и дело всплывали в его памяти на протяжении двенадцати лет. Но он говорил себе, что они — не настоящие. Убеждал себя в том, что просто вообразил их и ее — тоже. Вообразил себе хоть что-то хорошее о той ночи.
Но оказалось, что Мара — настоящая. И он знал что она — ключ к той ночи. Что она помнила больше, чем он. Что она — его единственный шанс узнать историю его Темпла, падения. Но ему никогда не приходило в голову, что той ночью она провела с ним слишком много времени. Наверное, почти сразу же сбежала. Опоила его и оставила отвлекать окружающих, пока сама бежала бог знает от чего и бог знает куда. А эти ее слова про нижнее белье — всего лишь очередная попытка помучить его.
Но нет, это не ложь! Он знал это точно. Вот только…
Почему-то то, что он знал правду, делано все еще ужаснее. Ведь она не просто ушла той ночью. Она ушла, не оставив воспоминаний о себе.
Так… Нужно собраться и взять себя в руки. Нужно вернуть себе чувство превосходства.
Темпл заставил себя снова откинуться на кушетке. Он ни за что не покажет ей, что позволил выбить его из колеи.
— К примеру, я заметил, что вы не носите перчаток.
Ее руки взметнулись вверх и тут же опустились. Явно смутившись, она пробормотана:
— Когда работаешь, чтобы выжить… невозможно…
Но ее никто не заставлял работать. Она могла бы стать герцогиней. Почему же не стала?
Он хотел ответов. Жаждал их.
— Все мои знакомые гувернантки всегда их носили. — Он посмотрел на ее руки — огрубевшие, с шершавой кожей, с покрасневшими от холода костяшками. Руки, знающие, что такое черная работа. У него у самого такие же.
Еще больше смутившись, Мара ответила:
— Но я не совсем обычная гувернантка.
Темпл с улыбкой кивнул:
— Да, верно. Не думаю, что вы обычная хоть в чем-то.
Тут мадам Эбер поднялась, извинилась и вышла, оставив их наедине. Мара долго стояла молча, затем произнесла:
— Я чувствую себя тут… как на жертвеннике.
Он понимал, что она имела в виду. Возвышение купалось в теплом золотистом свете, а все остальное пространство было погружено в полумрак. И Мара в своем светлом нижнем белье вполне могла бы играть роль ничего не подозревающей девственницы, которую вот-вот бросят… например, в жерло вулкана.
Девственницы? Он невольно задумался. Интересно, успели ли они…
Перед глазами мгновенно возникла картинка: она — распростертая на хрустящих простынях… И ее изящные ноги и руки, совершенно безупречные. И вот она открывается ему…
Во рту у Темпла пересохло, и он, судорожно сглотнув, попытался представить, с чего бы начать. Да-да, для начала он бы обратил внимание на то, что скрывалось меж ее длинных, стройных ног, а потом…
Темпл встал и направился к Маре, не в силах удержаться, словно какая-то сила влекла его к ней. А она обхватила себя руками за плечи, и он заметил, что ее руки покрылись мурашками. Что ж, он бы мог ее согреть.
— Вы замерзли? — спросил Темпл.
— Да, — резко ответила она. — Ведь я полуголая.
Лжет. Ей совсем не холодно. Она просто нервничает.
— Что-то не верится…
Мара нахмурилась и пробурчала:
— Почему бы вам самому не раздеться и не проверить, каково это?.. — Слова вырвались раньше, чем она успела сообразить, что именно сказала.
А Темпл остановился на самой границе светлого пятна, в котором стояла Мара. Пристально глядя на нее, он спросил:
— А я уже делал это раньше? — Вопрос оказался куда более многозначительным, чем он ожидал.
Мара уставилась себе под ноги. Темпл посмотрел туда же, на ее обтянутые чулками ступни. Не дождавшись ответа, он добавил:
— Ведь тем утром я проснулся голый. Голый и залитый чьей-то кровью. Там оказалось чертовски много крови. — Он наконец шагнул в круг света. — Но то была не ваша кровь?
Она покачала головой. Затем все-таки посмотрела на него и ответила:
— Не моя.
— А чья же?
— Свиная.
— Зачем?
— Я не хотела…
Черт побери! Не нужны ему ее извинения! Ему нужна правда!
— А где была моя одежда?