Мангуп

Звон колец дороже звона золотых монет. От этого звука, яркого в ночи, становится ясно, что Алексей не скрывается. Это не тайная грязная прихоть, это не ложь себе и людям, которую прячут стыдливо от слуг и семьи. Князь творит что вздумается, и его комнаты кажутся сейчас самым безопасным местом в мире. Потому что здесь все подвластно его воле. Потому что он говорит свое желание вслух — и оно совсем не то, которое можно было бы ожидать.

Это выбивает воздух из груди Титая. Место воздуха занимает огонь, облизывает ребра изнутри зарождающимся чувством восторга. Вот он какой? Человек, которого обожают даже враги.

На каждое его действие хотел бы задать вопрос «почему?», но что-то подсказывает, что ответ не так уж важен. Алексею не нужно причин, кроме собственного решения. Это видно. Движения без подоплеки, слова без двойных смыслов. Мир опрокидывается, рассыпается чужим смехом, прохладой простыней, жаром кожи. Цепи, медальоны и подвески подскакивают на груди, когда он падает навзничь, не удерживаясь. Титай ловит князя за запястья, гладит напряженные руки в прожилках вен. Любоваться им снизу странно. Странно понимать, что это не борьба и что сейчас, лежа на спине под другим воином, не чувствует себя побежденным. Потому что князь такой горячий из-за него. Кольца сбрасывает — для него. Смотрит так — на него.

Титай закусывает губу, вздергивает подбородок, пробует взглянуть дерзко и вызывающе. Стоит Алексею отстраниться, чтобы сменить положение, вскидывает ногу, упираясь ступней в чужое плечо. Сталкивает край оставшейся на нем одежды. Это тебе не нужно. Становится щекотно, душно, стыдно.

И стойкий Титай поддается слабости. Отворачивается и жмурится, прикрывая половину лица рукой. Той, где браслет впивается теперь в кожу. Князь не должен видеть, как сладкая дрожь гонит кровь к щекам, как рот, кривящийся обычно в оскале, открывается мягко, выпуская вздох. Его князь.

Сейчас Титай еще красивее. Что-то подсказывает Алексею, что вот эта игривость, дерзкий напоказ взгляд, вздернутый подбородок и теплая стопа на его груди — только для него. Что ни на кого он не смотрел так. Князь хочет, чтобы это оказалось правдой, а его мечты всегда сбывались.

Он гладит щиколотку Титая, голень, колено. Ладонь скользит по бархатистой коже, и даже в темноте видно разницу цвета.

Накидка тяжело спадает с плеч. Они оба в золоте. И в крови.

— Алексей…

Когда Титай шепчет — почти стонет — его имя, из груди князя вырывается глухой рык.

— Что такое? — Титай отзывается тут же.

— Имя… По имени зовешь.

— Нельзя?

— А тебе разве запретишь?

Алексей убирает с груди ногу Титая и бережно укладывает ее на свое плечо, чтобы было удобнее и ближе, не сводя взгляда с преступно красивого удивленного лица.

Кровавые следы подсыхают, стягивают кожу на ребрах и боках. Титай поднимается над кроватью на локтях. Мягкий прогиб, запрокинутая голова, размеренное дыхание под оглушительный грохот сердца. Так юноша не танцевал ни для кого. Не собирался даже. Что-то внутри сердится, бунтует, приливает к щекам румянцем снова и снова.

— Готов?

— А если нет?

— Тогда приготовься.

Алексей подмигивает коротко. Титаю от этого делается до смешного легко. Будто нечего стыдиться, нечего бояться. Будто происходящее между ними естественно, как дыхание.

— Расскажи мне, Титай, — голос князя хриплый и низкий, руки, горячие и сильные, обнимают юношу, гладят по ноге, мягко сжимают щиколотку в звенящем браслете, — что тебе обещали за мою смерть?

Больше нет нужды лгать и отводить глаза. Если бы Алексей знал чуть меньше, то не трогал бы его вовсе с этими расспросами. Но чем дольше Титай смотрит на него, чем ближе к себе подпускает, тем острее желание отвести от него большую беду.

Для этого нужны ответы. Нужно знать, что им движет. Чего он хочет. Нужно понять, можно ли верить ему… Было бы печально, если это не так. Хотя долг свой отдаст в любом случае. Жизнь за жизнь.

Пережитое за день волнение отзывается дрожью и одновременно горячей слабостью в теле. Титай делается мягче в чужих руках, медленно оседает на постель. Но кривит и кусает губы, закрывая ладонью глаза. Под господами нельзя так. Нельзя, чтобы они увидели, как ты стыдишься. Иначе на коже расцветут узоры плетей раньше, чем произнесешь по буквам слово «честь». Но князь ему не хозяин. Не хозяин! Злая гордость вспыхивает и остывает сама по себе, когда Алексей ни взглядом, ни жестом не пытается задавить. Все пересиливает любопытство. Унизанные кольцами пальцы раздвигаются. Облизнувшись, Титай выглядывает меж них. Смотрит на князя, на сосредоточенное лицо, красивую грудь. И ниже. Это… Тоже красиво. Так правильно по собственным ощущениям, даже воспаленным, что, когда слышит чужой голос, тоже решает отвечать правильно. Еще до того, как слышит вопрос. Расскажу. Что захочешь расскажу. Хотя все еще ненавижу так, что дрался бы насмерть. Но совместная ночь тоже борьба, если поразмыслить.