Маневры 3

После этого объяснения, многие непонятные моменты в поведении этого солдата стали мне понятны. Среди солдат своего взвода этот парень отличался какой то повышенной скромностью. От него никто не слышал матерных слов, был аккуратен, исполнителен и никогда не жаловался. Он как ослик спокойно и ровно тянул службу, за что получал насмешки от остальных. Отношение к нему изменилось ранней весной, когда в городском саду ребенок побежал за мячом и провалился под лед пруда. Сначала никто ничего не понял, пришли в себя когда он, держа ребенка на руках, по грудь в воде выходил на берег. Девочку и его сразу закутали в шинели, мать ребенка была в тихой истерике, а он улыбался тихой такой улыбкой.

Под эти воспоминания я начал клевать носом. Через некоторое время меня разбудил этот солдат:

— Товарищ лейтенант, товарищ лейтенант!

— А, шо?

— Операция закончилась, идемте у врачей спросим?

— Как закончилась, только же началась!

— Почти три часа шла, а Вы все это время спали.

Взглянув на часы, понял что парень прав — было почти пять часов, вон уже ощутимо рассвело. Подойдя к машине мы увидели, что врачи и фельдшер уселись у головы раненого, и наблюдали за капельницей. Наш док скомандовал фельдшеру: — Кислород пока прекратили подавать — много тоже вредно.

Казалось, так по каплям в него и возвращается жизнь. Прооперированный солдат вдруг попытался подняться на локти и судорожно сделал глубокий вздох. Фельдшер почти закричал:

— Он глаза открыл!

Врачи вскочили на ноги и бросились к нему.

— Взгляд расфокусированный!

Вот он перевел глаза на людей в белых халатах и видно что-то прошептал. Очень тихо, не разобрать. Фельдшер поднес ухо прямо к его губам.

— Пить, пить просит!

И сам тут же стал наливать воду в поильник с длинным носиком. Поднес ко рту. Раненый долго и с явным удовольствием пил. Напившись, он лег, и немного передохнув заговорил. Теперь уже можно было ясно разобрать слова. То что от него услышал, меня повергло в шок: — Если бы Вы знали доктор, как я боялся, что вы не догадаетесь, что сердце у меня с другой стороны.

Все мы замерли от этих слов.

— Я ведь все видел. Смотрел на вас прямо сверху. Видел тело свое скрюченное, видел, как вы раненных на носилках укладывали. Думаю, сейчас меня "упакуют", кричу, кричу вам, а вы не слышите. Уж, не знаю, как там пальцами смог пошевелить, заметил это, Славка, молодец.

Последние слова он говорил тихо, тихо. Он опять глубоко вздохнул. Ненадолго замолчал. Мы по-прежнему не могли произнести ни слова.

— Уже потом, когда меня сюда перенесли, я смотрел на всех вот с этой лампы, — он показал взглядом на светильник прикрепленный к потолку.

Соболевский внимательно следящий за бойцом сказал:

— Ты сильно сейчас не разоряйся, побереги силы! Потом свою историю расскажешь, а сейчас помолчи.

— А я совсем не устал, тело легкое, легкое… Дайте еще пить!

— Слава, дай ему нашей микстурки!

— Да, той самой, что полковник из командировки привез!

Фельдшер аккуратно развернулся и полез в шкафчик, у себя за спиной, достал оттуда небольшую бутылочку, свернув крышку взял со стола мерную ложечку, налил ее до краев.

— Позвольте, — Феофанов наклонился и понюхал жидкость. — Стрихнином пахнет!

— Все будет хорошо коллега!

Боец сделал пару глотков, и поморщился: — Горько!

Прошло буквально пару минут и раненый явно приободрился:

— Про сердце я узнал, когда в армию призывали, в военкомате.

— Ты к врачу не обращался? — задал вопрос Соболевский.

— Нет, я ведь не болел никогда. — С удивлением ответил парень. — В нашей глухой деревне, на пятьдесят верст окрест врачей нет.

Сказав это он опять замолчал и закрыл глаза. Прошло несколько минут, и я подумал что парень спит, но он снова открыв глаза заговорил: — А ведь я был на том свете... В меня как пуля попала, стал куда-то улетать, да, быстро так! Несусь я к яркому свету, боли не чувствую, легко так и радостно мне. Это быстрее, чем на паровозе, которым нас в армию везли и вдруг увидел лицо мамани, во все небо и просит она меня, чтобы возвращался домой. Батя у нас погиб, один я у нее остался.

Тут и стал я обратно возвращаться, как в свое тулово обратно влез, не знаю. Раз, и уже не сверху смотрю. Доктор, я теперь буду жить?

— Конечно будешь! — Соболевский ответил севшим голосом.

— Мне помирать никак нельзя! — Уверенно произнес раненый. — У меня двадцать третьего день рождения, от мамани письмо должно прийти.

— Да ты что парень?! — удивленно воскликнул Славик. — Вот, теперь в этот день будешь праздновать два рождения! Тут как ни крути, считай, что заново родился!

— Спасибо вам! Теперь век вас со Славкой буду вспоминать. Выходит, повезло мне, что сердце мое с другого бока. А я все переживал. Мол, урод, какой.

— Теперь тебе надо поспать. Да! Тебя звать-то как?

— Данила.

Сказав это, он кивнул удовлетворенно головой и закрыл глаза. Дыхание его было слабым.

Док повернулся к Славику и приказал: — Дай подышать ему кислородом.

Фельдшер закрепил у носа трубочку и открыл баллон. Раненый и, правда, вскоре уснул.