Мандустра

Словно едешь в маленьком уютном автобусе, где горит свет, и будто должны разносить кофе со сливками, а за окном, бесконечно, словно телеграфные столбы, стоят безликие березы и осины, раскинув в разные стороны замерзшие ветки, похожие на присоски осьминога, наконец-то обретя долгожданную почву под ногами, в которую они вгрызаются корнями, как в живую плоть или в бессмертие.

Или идешь лугами к лесу, где на опушке стоит дуб, будто многорукий Христос, возлюбивший крест свой, как самого себя, и осужденный стоять здесь все свои столетья, чтобы потом стать гробом для меня.

Может быть, здесь растет мой папа: вот эта травинка, примятая веселой коровой и обрызганная грязью от мотоцикла, — я срываю ее, сжимаю губами и медленно ложусь на поляну среди благоухания жизни во всех ее проявлениях, чтобы смотреть на небо и жевать соломенное, почти насекомое тело обычных несчастных трав, — и мне все равно в эту секунду, Наполеон это или Марья Ивановна.

И пусть наши дети будут счастливее нас.

1984

И В ДЕТСКОМ САДУ

Детки шли в детский сад. Веселые, юбочные и плачущие создания, ведомые своими зачинателями за ручки, входили в зазаборный мир, полный лип и свежей листвы под ногами и над головой, где небо было таким же, как и везде, — определителем начала очередного дня в жизни, когда трудовая неделя, словно библейская повинность, висела над жителями дамокловой свечой новой недели, едва зажженной устроителями жизненных путей.

Будто новая игра в старые игрушки — роли мам и пап, живущих на положении автоматов; когда никто не хочет повторять снова эти несвободные трепыхания и дети являются объектом для доместикации, обязательной в каждом единичном случае, ибо в каждом ребенке сидит зверь и, злобно сощурившись, смотрит на отвратительный мир, в котором нужно проводить время, чтобы что-то делать, чтобы как-то просуществовать положенное, отбыть срок и вернуться в пустое блаженство, где можно все, поскольку нет ничего.

О — конкретика куколок уныло наполняет все эти комнатки тщетными платьицами и ленточками; тесемочки стягивают девочку со всех сторон, и она, напомаженная шоколадом, будто девка на выход, вертит головкой туда-сюда-обратно, ритмично подстраиваясь под детскую песенку про веселую ребячью жизнь. Но мальчик с пластмассовым оружием — средоточие недовольства и узелков в резинках и гольфах; он — будущий взрослый, его скелет будет лежать в земле века или детенышем его найдут следующие представители наших эпох; что же ты, мальчик, сердито смотришь на это огороженное пространство, будто тебе не все равно, что будет с тобой в этот миг, будто ты можешь сейчас убить их всех? Спи спокойно, детка, атомная бомба — привилегия взрослых. Ты — голый, как новорожденный, внутри шортиков; ты можешь стряхнуть мир с печальных глаз, восхититься минутой, остановиться, хорошо подумать, засунуть пистолет за пояс, приласкать маму и быть нежным, как любимая женщина в момент зачатья; ты можешь научиться тому, что тебе говорят взрослые, собаки и птички, словно пред тобой не жизнь, а бессмертие.

Детская комната —

как треуголка Буденного на палке, изображающей лошадь, как трусы до алых щек, как хлорка земляничного мыла, вода на палубе, цвет цветов, конец жизни в саду, земля зла и сад в голубых листьях.

Синий куб стоит в углу — синий треугольник лежит под столом; обиженно скорчившись, дитя занято своей невозможностью жить по-старому; оно ждет свободы; оно — в темнице убогого тела, которое не в силах за себя постоять; оно почти, как старик, который верит в Бога и в то, что все-таки он будет всем и получит право окунаться полностью в грязь и убивать себе подобных существ, которые сейчас перед ним, словно одушевленные фигурки, которым нельзя причинить вред, узнав, что у них внутри.

Мальчик-бедняк! Тебя мучит предопределенность твоих состояний под солнцем; ты — плохой мусульманин, и бес берет твою душу без труда; он предлагает тебе свободу пользоваться своим тельцем, как тебе хочется, — но знаешь ли ты продолжение жизни?

Девочка —

как бабочка, порхает в короткой юбке вокруг, плачет, как отринутая тобой любовница, но не любит никого; она обречена — она выйдет замуж в положенный срок, потому что является маленьким человеком со всеми смешными атрибутами; она несчастна, и детский сад, словно сумасшедший дом, скроет ее безумие и несчастье; ее оставили здесь со всеми в одиночестве, она кричит, словно умирает на некоторое время; ее экзистенциализм чист и непорочен, словно небо, за которым — Космос, ее игрушка — начавшаяся жизнь со своим концом; сможешь ли ты сложить конец и начало, детка?