Маньчжурский кандидат

4 ноября 1958 года Джон Йеркес Айзелин был переизбран на второй шестилетний срок, получив самое большое число голосов за всю историю выборов в своем штате. На следующий вечер в пивных, кафе, винных погребках, кантонах, тратториях и различных маленьких ресторанчиках крупных городов Западной Европы имели место двести тридцать незарегистрированных кулачных драк между угрюмыми американскими гражданами и возмущенными, охваченными ужасом местными жителями.

* * *

Сидя ранним утром в понедельник в своем офисе в «Дейли пресс» (теперь, став главой отдела, он, как и мистер Гейнес до него, считал своим долгом являться на работу не в десять часов, а в семь тридцать), Реймонд поднял взгляд, слегка раздраженный тем, что его оторвали от работы, и увидел стоящего в дверном проеме Чанджина. Реймонд не помнил, чтобы когда-нибудь видел этого человека — смуглого, хрупкого, с внимательными, влажно поблескивающими глазами и чрезвычайно умным выражением лица. Во взгляде посетителя сквозили надежда и возрастающее с каждым мгновением почтение, но даже эта маленькая хитрость не помогла Реймонду вспомнить его.

— Слу-у-ушаю, — нарочито мерзким тоном протянул он.

— Я Чанджин, мистер Шоу, сэр. Я был переводчиком, прикомандированным к вашей роте, пятьдесят второго полка…

Реймонд ткнул пальцем прямо в нос Чанджину.

— Ты был переводчиком в патруле?

— Да, сэр, мистер Шоу.

Будь на месте Реймонда кто-нибудь другой, может, в нем и вспыхнуло бы чувство былого товарищества, согретое теплыми воспоминаниями о былом, о добрых, старых боевых деньках. Но Реймонд просто спросил:

— Что тебе нужно? — Чанджин удивленно замигал. — В смысле, что ты здесь делаешь?

Это не было попыткой смягчить резкость; просто Реймонд пытался пробиться сквозь очевидную тупость собеседника с помощью более прозрачного синтаксиса.

— А разве ваш отец не говорил вам?

— Мой отец?

— Сенатор Айзелин. Я писал ему…

— Сенатор Айзелин мне не отец. Усвой, по крайней мере, этот факт, если даже больше ничего не вынесешь из визита в нашу страну.

— Я писал сенатору Айзелину. Рассказал ему, как я работал переводчиком в вашей части. Объяснил, что хочу приехать в Америку. Он сделал мне визу. Теперь мне нужна работа.

— Работа?

— Да, сэр, мистер Шоу.

— Друг мой, здесь мы не прибегаем к услугам переводчиков. Здесь мы все говорим на одном языке.

— Я могу портняжничать и ремонтировать все что угодно. Могу готовить. Могу водить машину. Могу убирать мусор и делать любую грязную работу. Могу доставлять сообщения. У меня есть где ночевать — в доме кузена, — и ем я очень мало. Я прошу вас дать мне работу, потому что вы великий человек и спасли мне жизнь. С меня хватит десяти долларов в неделю.

— Десять долларов? За все это?

— Да, сэр, мистер Шоу.

— Но, послушай, Чанджин. Я не могу платить тебе всего десять долларов в неделю.

— Да, сэр. Всего десять долларов в неделю.

— Мне вообще-то нужен слуга. И я не против иметь повара. В смысле, хорошего повара. Терпеть не могу мыть тарелки. Я подумываю обзавестись автомобилем, но меня останавливает вся эта возня с парковкой и прочее. Я дважды в неделю езжу в Вашингтон, и мне осточертело толочься в забитых людьми вагонах. Да, меня устроило бы твое предложение, в особенности, если тебе есть, где ночевать, но, прости, десять долларов в неделю — это низкая плата.

Реймонд произнес все это таким унылым тоном, точно это он искал работу и получил от ворот поворот по вполне обоснованным, разумным причинам.

— Вы могли бы платить мне пятнадцать, сэр.

— Как можно прожить в Нью-Йорке на пятнадцать долларов в неделю?

— Здесь живут мои кузены, сэр.

— И много эти кузены зарабатывают?

— Не знаю, сэр.

— Ну, сожалею, Чанджин, но об этом не может быть и речи.

Реймонд, так и не проявив никаких добрых чувств к старому боевому товарищу, вернулся к работе. Судя по выражению его лица, он считал, что разговор окончен, и торопился заняться отчетами своих бюро и кое-какой поступившей от матери информацией, которая тоже могла пригодиться.

— Вам неприятно платить мне мало, мистер Шоу?

Реймонд медленно повернулся, вынужденный снова переключить внимание на корейца, с раздражением осознав, что не сумел довести до его сознания, что тема закрыта.

— Возможно, мне следовало яснее обозначить свою позицию в этом вопросе, — холодно сказал он. — Есть что-то очень подозрительное в том, что человек соглашается работать за деньги, на которые невозможно прожить.

— Боитесь, что я вас обокраду, мистер Шоу?

Реймонд вспыхнул.

— Употребив слово «подозрительное», я не имел в виду ничего конкретного.

— Я жил в Мокпо на два доллара в неделю. По-моему, десять долларов гораздо лучше.

— Как давно ты здесь?

Чанджин посмотрел на часы.

— Два часа.

— Я имею в виду в Нью-Йорке.

— Два часа.

— Хорошо. Я распоряжусь, чтобы банк платил тебе двадцать пять долларов в неделю.

— Спасибо, мистер Шоу, сэр.

— Я также куплю тебе форменную одежду.

— Да, сэр.

Реймонд наклонился над столом и на клочке бумаги написал адрес банка и имя мистера Ротенберга.