Маньчжурский кандидат

Тем не менее эту его обыкновенность целиком и полностью задумала и создала мать Реймонда. Она совершенствовала Джонни (как Хосе Рауль Капабланка совершенствовал свое мастерство шахматиста; как повар Талейрана подбирал все новые травы для блюд своего господина), лепила из него образ губернатора. В газетах, прежде всего, в газетах своего штата, но также и всех прочих штатов США. В некоторых других штатах избиратели даже читали о Компанейском Парне Джонни чаще, чем о своих собственных государственных служащих. Элеонор вдалбливала общественности следующие непреложные факты: Джон Йеркес Айзелин — прекрасный администратор; он консерватор, но не лишен смелости; честный, отважный, совестливый до дрожи, исполненный страха Божьего слуга народа; жизнерадостный, общительный, великодушный, забавный, добродушный, дружелюбный, остроумный Большой Брат; великолепный муж и преданный отец; вечно суетящийся, неугомонный, беспокойный «старый солдат»; простой окружной судья со здравым смыслом Соломона; и, наконец, американец, что вообще-то было совершенно случайным обстоятельством, так что нации повезло.

Мать Реймонда пришла в ярость, когда генерал Эйзенхауэр в 1952 году стал президентом США — роковая случайность, могущая остановить ее Джона на пути к Белому дому. Услышав эту новость, она расколошматила вдребезги зеркала, лампы, вазы и другие безделушки, которые легко могли быть заменены. Она позволила себе эту вспышку насилия — единственное доказательство того, что тоже могла испытывать чувства — не причинив никому вреда, поскольку Джонни был мертвецки пьян, а Реймонд в это время уже отправился на Корейскую войну.

Осенью 1952 года, за две недели до возвращения Реймонда из Кореи и получения им Почетной медали Конгресса, почти за два месяца до окончания второго и последнего срока губернаторства Большого Джона, сенатор Оули Банстофсен, импозантный пожилой человек, представлявший в Вашингтоне свой штат на протяжении шести сроков подряд, перенес инфаркт почти сразу же после небольшого обеда со своими старинными и очень близкими друзьями, губернатором Джоном Айзелином и его женой. Он умер на руках губернатора, прямо как императрица Ливия в Древнем Риме. Последние слова, которыми они обменялись, сделали обоих неотъемлемой частью американской истории, поскольку именно тогда Большой Джон обрел свое жизненное призвание. Эти слова были записаны, приводим конец этой записи.

Сенатор Банстофсен. Джон… Джонни… ты здесь?

Губернатор Айзелин. Оули! Оули, дружище. Не пытайся говорить! Элеонор! Да где же этот доктор?

Сенатор Банстофсен (и это были его последние слова). Джонни… ты должен… продолжать. О, пожалуйста, Джонни, поклянись прямо здесь, у моего смертного одра, что ты будешь сражаться, чтобы спасти нашу страну… от коммунистической угрозы.

Губернатор Айзелин. Обещаю, дорогой друг, обещаю от всей души, что буду до последней капли крови сражаться, чтобы не дать коммунистам захватить власть в нашей стране. (Сенатор Банстофсен обмякает на руках губернатора и умирает со счастливой улыбкой на устах.)

Губернатор Айзелин. Он ушел! О, Элеонор, он ушел. Великий борец обрел покой.

Надо полагать, эта дословная запись была сделана матерью Реймонда, поскольку, кроме Джонни, только она присутствовала при смерти сенатора, и у нее, безусловно, нашлось для этого время, пока они ждали доктора, да и слова его были все еще свежи в памяти. Джонни, однако, не обнародовал эту запись почти три года, хотя все это время она, конечно, тщательно сохранялась, поскольку имела огромную ценность с точки зрения вдохновляющего воздействия на умы американцев и не только американцев.

Губернатор Айзелин провозгласил себя преемником сенатора Банстофсена. Последовали добрая схватка, а за ней и его переизбрание. Судья Крашен привел его к присяге 18 марта 1953 года, после того, как по настоянию жены Большой Джон в течение двух с половиной месяцев проходил курс лечения от алкоголизма и наркомании на закрытом ранчо в напоенном солнцем Нью-Мексико, в заведении с опытным, заслуживающим доверия, не болтливым персоналом. Это стало естественным завершением рождественских праздников 1952 года, во время которых Джонни не просыхал.

V