Он взглянул на часы. Еще рано. Ронейн будет недоволен. Он всегда жалуется, что Маршалл приходит слишком рано. Маршалл решил пройти пешком по узкой улице к Реформе и поймать
Узкая улица у отеля «Сплендидо» была переполнена. Снуя взад-вперед, прохожие толкали Маршалла. Мексиканский «мачизмо» в его худшем проявлении. Такие уж они есть, эти люди. Каждый стремится продемонстрировать свою гордость, свою мужественность. Конфликты возникают постоянно, как только сталкиваются двое прохожих, ни один из которых не желает уступить другому дорогу. Мачизмо – это образ жизни, и никому в Мексике его не избежать.
Возможно, Мехико – крупнейший город в мире, но зато и самый перенаселенный. Маршалл терпеть его не мог. Ему казалось, что большую часть своей жизни он провел в жарких, вонючих городах, запертый в темных, тесных гостиницах, которые, вероятно, когда-то были чьей-то сбывшейся мечтой, а теперь превратились в жалкие воспоминания о прошлом. Дешевая еда, дешевая выпивка, дешевые бизнесмены в дешевых костюмах и шлюхи, которые ведут дорогие речи, а трахаются дешево.
Свернув налево, Маршалл влился в общий поток и тут же споткнулся о жестяную банку нищего, сидящего на тротуаре. Тот крепко выругался, увидев, что его банка перевернулась и монеты раскатились под ноги прохожим. Прежде чем Маршалл и нищий успели их собрать, прохожие похватали монеты и растворились в людском водовороте. Маршалл пожал плечами, извиняясь за свою неуклюжесть, и на него вновь обрушился поток ругательств на испанском языке. Он хорошо говорил по-испански, но решил разыграть из себя туриста. Вынул из кармана бумажник, крепко зажал его в руках, так как город знаменит карманниками и ворами, на ходу выхватывающими кошельки из рук незадачливых прохожих, и, достав 5000 песо, что составляло не более двух американских долларов, протянул нищему. Не Прекращая ругаться, тот взял деньги, затем подхватил свою банку и исчез в толпе. Не иначе как побежал в ближайший бар. Маршалл усмехнулся и направился к Реформе. Теперь он старательно избегал нищих, сидящих вдоль тротуара. Некоторые из них жалостливо ему улыбались, а затем обругивали его. Проклятый гринго!
Пасео-де-ла-Реформа – широкий, элегантный бульвар, постоянно забитый сигналящими автомобилями. Это главная артерия города, пересекающая его с юга на запад. Машины, послушные воле водителей, теснятся и толкают друг друга, норовя помериться силами. Даже в гуще транспортного потока царит мексиканский мачизмо.
Маршаллу потребовалось десять минут, чтобы дойти до Реформы, десять минут толкотни в энергично движущейся толпе. Он вышел к широкому бульвару со статуей ацтекского императора Куаутемока, которая по сравнению с небоскребами, возвышающимися вдоль Реформы, казалась игрушечной.
Движение на бульваре застопорилось, образовалась пробка. Значит, до Авениды-Революсьон придется добираться пешком. Маршалл взглянул на часы. Уже четыре. Оставалось мало времени. Пробираясь между неподвижными машинами, он пересек Реформу и свернул в один из переулков.
Навстречу, лавируя между неподвижными машинами, ехал на велосипеде мальчишка, продавец газет. На руле он удерживал огромную, фута четыре высотой, стопку газет. Вот что ему сейчас надо! Маршалл усмехнулся. Давно ему не доводилось ездить на велосипеде. Очень давно. Но он не стал углубляться в воспоминания юности. До четырех пятнадцати надо добраться до писаря.
Он опоздал на четыре минуты.
Писарь был на месте.