В начале лета я бы не сомневалась ответить. Я сказала бы да. С Гарри попрощаться было бы сложнее всего, но до остального мне не было бы дела.
Одно лето все изменило. Или изменило меня.
– Ты уже говорил с семьей Эмерсон об этом? – слеза покатилась по моей щеке. Столько всего свалилось, а еще даже солнце не встало.
– Я не могу тут ничего говорить, – папа кивнул на домик. – Это была идея твоей мамы.
– Мамы?
– Хорошая идея, да?
Ком в горле стал вдвое больше. Я кивнула, не могла выдавить ни слова.
– Это да? – папа ждал.
Я хотела сказать да. Потом хотела сказать нет. Решение было важным, и я не знала, что смогу выбирать, пять секунд назад.
– Я могу подумать?
Папа вздохнул, словно обрадовавшись.
– Конечно. Не спеши. Но постарайся решить до первого дня школы.
Я улыбнулась.
– Это я могу.
Он обнял меня. Это казалось таким естественным, словно так всегда было. Я обвила его рукой.
– Что насчет пробежки? Становится все светлее, – он посмотрел на горизонт, где уже подумывало проснуться солнце.
– Повезло, что день простой, – я вытянула руку над головой, потянулась, повторила с другой рукой.
– Не думай, что легко обгонишь меня, – он указал на свои кроссовки, которые были в моде лет десять назад. – Я был быстрее всех в школьной команде. Мой рекорд в забеге на милю так и не побили.
Я закатила глаза.
– Потому что ты закончил школу в классе из пятнадцати детей, и только ты был в команде по бегу в тот год.
Он рассмеялся, как бывало утром Рождества и на днях рождения.
– Мелочи.
Я сглотнула ком в горле. Он не пропал.
– Готов? – я указала на дорожку впереди.
Папа стал бежать на месте.
– Всегда готов.
Хоть я все еще печалилась из–за Кэллама, я рассмеялась. Папа снова шутил, вел себя так, словно его семья существовала.
Я побежала, папа двигался рядом со мной. Мы не пробежали далеко, а он уже задыхался. Мы даже не быстро бежали.
– Мы же всего на милю или две? – он тяжело дышал. – День ведь простой.
Я старалась не улыбаться.
– Одиннадцать или двенадцать. Простой по темпу, а не расстоянию.
Папа застонал так громко, что белка с воплями убежала от дерева у дорожки.
– Это все? – он пожал плечами, словно это были пустяки, но уже вспотел.
Я уже не скрывала улыбку. Я не бежала одна.
– Эй, пап? – я притихла на миг. – Спасибо за все.
Он посмотрел на меня и улыбнулся. Он улыбался всю пробежку.
– Спасибо за второй шанс.
ДВАДЦАТЬ СЕМЬ
Последний день роли вожатой в лагере. Я пришла сюда с ненавистью ко всему, а теперь собиралась уезжать, зная, что кусочек этого меня останется со мной на всю жизнь. Как и тут останется кусочек меня.
Для последней пробежки я встала пораньше, и папа присоединился ко мне, хоть я и говорила, что, если он не мог идти, не хромая, то и бежать не стоило. Но он настоял. Говорил, что нужно было прогнать боль, но это помогало бы от растяжения мышц. Но я была рада обществу. Я скучала по папе, с которым я ощущала, что могла сделать все, и даже если не справлюсь, это поправимо.
Было почти восемь, когда я пришла к шкафчику и достала предметы для поделок. Придумывать. Творить. Больше поделок. Они мне уже снились.
Не хотелось видеть акриловую краску когда–нибудь еще.
Сегодня тема была простой, даже я не могла все испортить. Мы украшали палки для церемонии ночью. Это была давняя традиция лагеря – в последнюю ночь отдыхающие и персонал собирались у костра, каждый вставал и говорил, чему научился за лето, и бросал палку в огонь.
Звучало не очень, но все говорили так, словно это было священным делом. Я не собралась делать палку или говорить, но должна была помочь отдыхающим.
Я схватила пару бутылок клея, фольгу и краски, а потом, хоть мне и не хотелось, несколько бутылок блесток. Я поставила сверху коробку с лентами и пошла к столовой, где было почти пусто после завтрака.
Кэллама не было на его обычном месте за столом. Может, он вел поездку рано утром, может, решил поспать на полчаса больше. Я не знала, увижу ли его. Должна была, да? Мы не могли уехать, не попрощавшись. После всего. От этой мысли мне было плохо.
Он избегал меня, игнорировал эти две недели, и я не мешала. Первую неделю я делала с ним так же. Но мне было все равно, как далеко он ушел с пути, чтобы не пересекаться со мной, этой ночью я с ним встречусь. Чтобы хотя бы попрощаться.
– Ты как шумная племянница Марты Стюарт, – кто–то сел за стол, который я убирала для занятия творчеством. – Поделки еще никогда так не привлекали.
Я заворчала под нос.
– Ты еще не вымер?
– Мир ведь еще кружится? – Этан улыбнулся, и это работало бы на всех девушках, но не на мне.
– Чего надо, Этан? Я занята.
– Кто сказал, что мне что–то надо? Почему я не могу нормально поговорить с тобой безо всяких желаний.
– Как ты и сказал, мир кружится…
Этан рассмеялся, глядя, как я тру стол антибактериальной салфеткой. Я вытащила еще одну и бросила ему.
– Будь полезен.
Он пару раз обвил пальцем лицо, улыбнулся.
– Я уже такой.
Я застонала и стала вымещать раздражение на столе. Он никогда еще не был таким чистым.
– Ты по какой–то причине тут? Или просто побесить пришел?
Этан тер стол со мной.
– Мне нужна другая причина?