Малый дом в Оллингтоне. Том 2

– Превосходный отель, только оставаться там на весь сезон будет слишком дорого. – Джонни не имел ни малейшего намерения пробыть в отеле более одной ночи, но ничего об этом не сказал. – Не думаете ли завтра отобедать с нами? Леди Бофль давно желает познакомиться с вами. У нас еще будет человека два. Я просил моего друга Дамбелло, но в доме у него какие-то неприятности, и ему нельзя отлучиться.

Джонни был снисходительнее лорда Дамбелло и принял приглашение. «Желал бы я знать, что за личность леди Бофль?» – сказал он про себя, выходя из офиса.

Он вернулся в отель, не зная, где искать себе квартиру. В отеле мы и оставим его за бараньей отбивной, которую он кушал за одним из столов, удобных на вид, но далеко не удобных в действительности. Я говорю это не относительно названного мною заведения, но относительно свойства подобных столов вообще. Одинокая баранья отбивная в ресторанном зале великолепного отеля далеко не составляет завидного лакомства, а если баранья котлета будет обращена в суп, рыбу, небольшое блюдо, большое блюдо и прочее, лакомство сделается хуже, а отнюдь не лучше. Ну, какое может быть удобство, если мы будем одиноко сидеть за столом, осматривать комнату и наблюдать за лакеями, беспрестанно шныряющими мимо вас с салфетками? Мне кажется, только англичанин способен находить комфорт в подобном положении! Во всяком случае, мы оставим здесь Джонни Имса, и при этом да позволено мне будет объявить, что он только теперь, в настоящую минуту, вступил в пору мужества. До этой поры он был юноша, теленок, который продлил период своего телячества дольше, чем обыкновенно бывает с телятами, но который при этом не подал ни малейшего повода заключить, что из него выйдет бык хуже, чем другие. До этой поры, как было уже сказано, его жизнь не сопровождалась блестящими успехами, даже не подготовила его к роли героя, которую он должен был разыгрывать. Я чувствую, что был неправ, сообщив такую рельефность юношеству, и что лучше рассказал бы свою историю, если бы еще рельефнее нарисовал на моем полотне мистера Кросби. Последний, однако же, женился, как это и следовало герою, между тем как мой бедный друг Джонни должен оставаться без всякой перспективы супружеской жизни.

Так он думал о себе за одиноким столом в ресторанном зале отеля. Он признался самому себе, что до нынешней минуты не был еще мужчиной, и в то же время принял решение, которое, надеюсь, может помочь ему к вступлению с этого времени в пору мужества.

Глава LX. Заключение

В начале июня Лили отправилась к дяде своему в Большой дом просить за Хопкинса, просить о возвращении Хопкинсу привилегий главного садовника в Большом доме. Это обстоятельство покажется некоторой несообразностью, потому что нигде не было говорено об отнятии этих привилегий, но они были отняты вследствие следующей ссоры.

В те дни, и даже в течение нескольких лет, между Хопкинсом и Джоллифом, управляющим имением, существовало разногласие из-за навоза. Хопкинс утверждал, что имеет право брать со двора фермы все, что ему потребуется, не спрашивая ничьего позволения. В свою очередь, Джоллиф объявил, что если это так, то Хопкинс может взять весь навоз.

– А что я стану с ним делать? Ведь не есть же мне его! – сказал Хопкинс.

Джоллиф что-то проворчал, выразив этим ворчанием, как думал Хопкинс, что хотя садовник и не в состоянии съесть кучу навоза в пятьдесят футов длины и пятнадцать вышины, но он мог его продать и так обратить в некие предметы для личного пользования. Таким образом между ними возникла вражда. Несчастного сквайра пригласили быть посредником, и он использовал все возможные средства, чтоб уклониться от решения спорного вопроса, но наконец Джоллиф принудил его объявить, что Хопкинс не должен брать то, что не находилось в его ведении. Когда сквайр объявил это решение, старик Хопкинс прикусил губу и, не сказав ни слова, повернулся на каблуке.

– Ты увидишь, что так это делается и в других местах, – сказал сквайр в виде извинения.

– В других местах! – с презрением произнес Хопкинс. – Где он найдет таких садовников, как я?

Нужно ли говорить, что с этой минуты Хопкинс решил никогда не соблюдать установленного запрета. На другое утро Джоллиф донес сквайру, что приказ нарушен, и сквайр, раздосадованный и взбешенный, тут же пожелал, чтобы на Хопкинса обрушилась вся куча, послужившая поводом к раздору.

– Если все будут делать, как им хочется, – сказал Джоллиф, – тогда никому ни до кого не будет дела.

Сквайр понимал, что если было отдано приказание, то его следовало исполнить, и потому, мысленно стеная, решился объявить Хопкинсу войну.

На следующее утро сквайр увидел, что Хопкинс сам катил огромную тачку навоза на огород. Надо заметить, что от Хопкинса не требовалось, чтобы он сам исполнял подобные работы. У него был человек, который колол дрова, возил воду, катал тачки – один человек постоянно, а часто и два. Сквайр с первого взгляда догадался, в чем дело, и приказал Хопкинсу остановиться.

– Хопкинс, – сказал он, – почему ты, прежде чем взять, не попросил, что тебе нужно?