— Видите? — с приятностью радовался Кармазьян. После глотка местного кваса у него здорово порозовело лицо. — Мы хотим изучить все отливы. Хотим изучить существо, о котором на островах так много говорят. На следы этого неизвестного животного мы уже наткнулись. — Он принюхался. — Видите? — пододвинул Роберт Ивертович фотографии. — На них запечатлены все непропуски острова. Мы ведь собираемся обойти берега, нам такие фотографии просто необходимы. Нам очень повезло, что ваш сотрудник, — он с приятностью кивнул густо покрасневшему Никисору, — предоставил нам такие важные материалы. Мы теперь в курсе всех неожиданностей, которые нас ждут. Если вы позволите, мы даже возьмем Никисора в проводники.
Никисора? В проводники?
На всех тридцати пяти фотографиях, выложенных на стол, красовался один и тот же обрубистый мыс, снятый скорее всего с крошечного огородика тети Лизы или с задов аэродрома Неопытных незнакомцев такой материал мог восхитить, конечно, но я — то видел, что это одно и то же место. К тому же на многих фотографиях смущенный Потап по-девичьи окроплял один и тот же приземистый кустик. Не случайно о биологе Кармазьяне говорили как о человеке, всю жизнь занимающемся сбором и классификацией совершенно бесполезной информации. Ходили слухи, что его научная жизнь (как и у моего шефа) тоже начиналась с больших потрясений. Проходя практику в Учкудуке, он обратил внимание на некоторые древние геологические образцы местных геологов. Кое-где местные доломиты имели странные вкрапления, которые Кармазьян принял за копрогенные наслоения, то есть за окаменевший помет давно вымерших существ, о чем он с приятностью и сообщил в небольшой статье, опубликованной в узбекском академическом издании. К сожалению, Кармазьян не учел двух типично местных факторов:
Утро вечера мудренее.
Заставив Никисора вымыть посуду (на этот раз он даже ничего не разбил, только сильно помял алюминиевую кружку), попросив тетю Лизу сводить плачущих лаборанток в поселок в баню, я разжег во дворе костерок. Убедившись, что биологи уснули, Никисор бросил спальные мешки прямо под Большую Медведицу. Неистово ревели, клокотали, ухали жабы, ночь надвинулась.
— Где ты подобрал этих зануд?
— Они сами пришли, — оттопырил губу Никисор. — Сослались на этого вашего… Ну, который у вас шеф… И сказали, что выращивают бессмертный огурец… И еще сказали, что их сильно интересуют эти… Ну, как их?.. Капро…
— Копролиты?
— Вот-вот. Я так и подумал, что они ругаются.
— Нет, Никисор, это греческое слово.
— А что оно означает?
— Помет.
— Чей?
— Как это чей?
— Ну, чей помет?
— А тебе не все равно?
— Конечно, не все равно, — убежденно ответил Никисор. — Если кошачий, то противно. А Потап хорошо делает.
— Копролиты — это окаменевший помет, Никисор, — мягко объяснил я. — Ископаемый помет. Он может принадлежать кому угодно. Наверное, Кармазьян, — кивнул я в сторону темного барака, — хочет сравнит известные ему типы окаменевших экскрементов с чем-то таким, что еще не окаменело.
— Пусть сравнят с пометом Потапа.
— Это еще зачем?
— Ну, вы же говорите… Для сравнения…
— Настоящие копролитчики, Никисор, а таких специалистов считанные единицы, изучают горные породы, в которых просматриваются следы необычных наслоений. Доломиты. Фосфориты. Это совсем не то, что ты думаешь.
— Они что, так много гадили?
— Кто
— Если популяция была большая, следы оставались.
— Да ну, — не поверил Никисор. — Как можно
— Это еще не копролит.
Любознательность Никисора меня удивила.
— Это ты помогал дяде Серпу набирать на анализ неизвестное вещество?
— Ну да! — произнес Никисор с гордостью.
— И где столько набирали?
— На отливе. Где еще? Меня и эти просили, — кивнул он в сторону темного барака. — Если, говорят, увидишь странное, сразу говори. Даже премию обещали. Я бы на премию купил новые штаны. Они же копролитчики, — сослался Никисор на мою информацию. — Хотят все знать. Может, мы с дядей Серпом…
— Даже не думай!
Никисор кивнул, но выдохнул с отчаянием:
— Там еще один прибежит.
— Прибежит? — не поверил я.
— Ну да. Я его от радикулита лечил. Он тоже, наверное, копролитчик. Только больной. Все время охал и держался за спину. На судне его продуло. Ну, я сделал мазь, как дядя Серп рассказывал. Скипидар, мятая ипритка, немного бензина, жгучий перец, капля серной кислоты. Эта штука даже горит. А боль как рукой снимает. Человек аж из штанов выпрыгивает. — Он густо покраснел. — Ну, я еще капнул этого…
— Чего этого?
— Ну, вещества…
— С отлива?
— Ага.
— Да зачем?
— А для запаха.
— Да зачем же для запаха-то?