Малые ангелы

Не издавая никогда никаких иных звуков, кроме тяжелых вздохов или же звуков кишечного брожения, или посвистывания мочи, или поноса, она стоит не двигаясь на старых покрышках, которые сыновья Штерн подложили под нее, чтобы у матери было удобное место над лоханью и чтобы она могла наслаждаться зрелищем приходящих и уходящих людей. На самом деле движения здесь мало, потому что, кроме меня, никто не живет на верхних этажах. Как часовой, которого забыли во дворе казармы вдали от поля битвы, Бабая Штерн в течение часов не видит, чтобы что-либо происходило. Она внимательно смотрит на лестницу, покрытую пылью, на ступеньки, по которым никто, кроме меня, не ходит, потому что ее сыновья входят и уходят с другой стороны, по лестнице, которая ведет на восьмой этаж. И так она остается стоять, взыскуя о полном отсутствии каких бы то ни было событий, неподвижная, с подавленным лицом, не вытирая капли пота, стекающие по ней, чувствуя, как в ней медленно застывает жир, догадываясь, как разрастается ее мускульная масса, редко мигая, иногда служа мишенью для насекомых, иногда атакуемая бабочками и мухами. Небытие несколько зловонно, и она втягивает его в себя маленькими затяжками ноздрей, она изучает его. В потрескавшейся стене напротив живут ящерицы. Она знает их наизусть, она знает, чего стоит каждая из них, кто из них неловок, кто обладает способностями к языкам, кто никогда не избавится от своих детских фобий. Она их любит.

Ничто не происходило у нее сверху, с тех пор как я покинул здание. И потому Бабая Штерн направляет свое внимание на нижние этажи здания, на улицу, потому что время от времени оттуда доносятся интересные звуки, шум шагов или голоса кочевников, что тащат свой груз через пепел и песок. Она слушает также гудение воздуха в пустых помещениях, песнь ветра, кудахтанье кур в доме, где, насколько известно, Белла Мардиросян заведует скотом. Время течет. Бабае Штерн часто приходится ожидать таким образом полдня, и даже целый день, прежде чем увидеть человеческое лицо, то есть мое лицо.

Каждый раз, когда я прохожу мимо двери номер 906, я встречаю взгляд Бабаи Штерн, ужасающую жадность этого взгляда, ищущего моего. Я не опускаю глаз. Я стою несколько секунд перед ней, я принимаю ее немой разговор о глубинной мерзости существования. Я молчу, у меня нет ответа на ее вопросы. Уже давно никто не может сказать, почему нужно, чтобы существование вращалось вокруг глубинного ядра, столь беспощадно мерзкого. Я трясу головой, я улыбаюсь, губы мои дрожат. Я чувствую сострадание к этой женщине, но я ничего не могу для нее сделать. Она пытается со мной говорить, и я настраиваю свой организм таким образом, чтобы показать ей свою готовность ее выслушать, но почти сразу же она бросает назад виноватый взгляд, в сторону квартиры, где живут ее сыновья, и в то время, как она была уже готова что-то сказать, она от этого воздерживается. Она испускает вздох феноменальной тяжести. Ее невзгоды неожиданно растворяются в ее тучности, и слышно, как один из сыновей Штерн откашливается где-то на кухне. Другой позвякивает чашкой. Бабая Штерн снова начинает угрюмо наблюдать за ящерицами, которые покрывают царапинами обвалившийся вход в квартиру номер 912.

Сыновьям Штерн я никогда не подаю знака, выходящего за пределы обычной вежливости. Несмотря на то что мы теперь соседи, я их не замечаю. Я сожалею об этом соседстве. Они не внушают мне никакой симпатии, между нами нет ничего общего. Совершенно очевидно, что они откармливают свою мать из чисто людоедских соображений. Через несколько недель они выпустят из нее кровь и сварят. Это правда, что существование в основе своей мерзостно, но все же они могли бы это сделать в другом месте.

16. ЛИДИЯ МАВРАНИ