Малые ангелы

И тогда появился Лазарь Гломостро; он постарел, от него пахло писсуарами железнодорожных вокзалов, и одежда его была в лохмотьях. Он занял место рядом с Дженно Эпштейном и бесстрастно рассказал о том, что произошло.

Мы столкнулись с одним бездельником, который неожиданно образовался с нечетной стороны улицы; в этом случайном прибежище дремал так называемый Крили Гомпо, которого отбросило на асфальт к дому номер 7 по улице Сет-Лаган, где он все еще бился в конвульсиях, когда Лазарь Гломостро пришел к нему на помощь. Они познакомились, вместе они отправились на поиски поликлиники, немедленно Крили Гомпо был положен на тележку, его увезли в Радиологическое отделение, чтобы диагностировать, сможет ли он выжить после полученных ран, и, по его настоятельной просьбе, были сделаны также рентгеновские снимки Лазаря Гломостро. Так началась их дружба, с этого братского позирования под ионизирующими лампами, этого ночного дележа радиоактивных волн, которые были им навязаны. После пятнадцати недель, проведенных в реанимационном блоке, и несмотря на то, что прогноз врачей оставался пессимистичным, Крили Гомпо решил бежать из больничного мира. С помощью Лазаря Гломостро, который нервно бродил где-то поблизости, он ушел среди ночи, не имея разрешения на выход, затем они прозябали в течение нескольких месяцев в квартале Ле Аль, где Гломостро знал когда-то одну женщину, которую звали Леа. Они нашли эту женщину, которая согласилась приютить их в своей риге, при условии, что они наколют ей на зиму дрова и не будут рассчитывать на нее в смысле еды. Крили Гомпо мало-помалу выздоровел, но однажды, в день, когда дул сильный ветер, он испарился. Затем прошли зима и весна, и от него не было ни единой весточки. И тогда Лазарь Гломостро решил вернуться и сделать свой отчет.

Он рылся возле капитана в своих изодранных котомках и сумках, которые он подвесил себе на шею и которые заменяли ему ручную кладь, он показывал почтовые открытки, ключ от подвала, где жила женщина по имени Леа, и неожиданно он развернул потрескавшийся свиток, на котором они изображены были рядом, Гомпо и он, в виде скелетов на рентгеновских снимках. Виден был очень здоровый и безупречный остов Лазаря Гломостро и, слева от него, не поддающееся прочтению сплетение костной и органической ткани.

Лазарь Гломостро поднес дрожащий палец к снимку и начал объяснять, Это мое тело, Это его тело, Мы были почти одного возраста, Фотография немножко нечеткая, Он пошевелился, Он пошевелился потому, что в этот момент он смеялся, Он часто шутил, Это был восхитительный товарищ по несчастью, Настоящая дружба связала нас, Он думал, что умрет, но, возможно, в этот момент он пошевелился, рассказывая смешную историю.

15. БАБАЯ ШТЕРН

Подниматься надо по лестнице пешком, лифт испорчен, его мотор был подожжен в подвальном этаже тридцать лет назад неизвестно кем, бродягами или солдатами, может, случайно, а может, и со злым умыслом, или, возможно, потому, что некоторые вообразили, что идет война или творится возмездие и только таким образом можно ее выиграть, а его свершить. Запахи горелого масла и радиоактивные пары рассеялись, и здание снова безвредно. Я живу на четырнадцатом этаже, наименее разрушенном.

Когда я возвращаюсь к себе и дохожу до площадки девятого этажа, перед тем, как начать подниматься по следующему пролету, я должен пройти мимо квартиры номер 906. Я делаю здесь паузу, перевожу дыхание. Вот уже пять месяцев, как квартира занята. Дверь здесь подпилена посередине, как это делалось некогда в денниках конюшен, в те времена, когда существовали лошади, и на закраину выступающей ее верхней части облокачивается женщина, она облокачивается на нее своими огромными руками. Это Бабая Штерн. Она всегда здесь, день и ночь, в рубахе, лоснящейся от пота, широкая и пузатая, и сально гладкая, какими были некогда гиппопотамы, во времена, когда еще существовала Африка; она пребывает здесь постоянно, с короткими интервалами, во время которых дети ее отодвигают ее в сторону, чтобы опорожнить лохань, или увлекают ее в глубину квартиры, чтобы привести ее в порядок и набить ей пузо.