Читаем Малькольм полностью

Пройдя так много за такой короткий срок, и мистер Кокс, и Малькольм почувствовали, будто знают друг друга очень давно, поэтому их прощание было небрежным, как у давних друзей.

— Я встречусь с вами завтра, на скамье, — сказал мистер Кокс, прощаясь. — Мы обсудим ваше знакомство с Эстелем Бланком в следующий раз.

— Понятно, сэр, — ответил Малькольм и дважды кивнул пожилому собеседнику, который поспешно зашагал в направлении берега.

Малькольм взглянул на визитку.

<p>Эстель Бланк</p>

Эстель Бланк жил в нереставрированном викторианском доме с чрезмерными ставнями, двадцатипятифутовыми потолками и вездесущими мраморными столами. На хозяине был довольно длинный красноватый жакет с пуговицами из настоящих бриллиантов. Малькольм немедленно почувствовал себя как дома. Ему представилось, будто он вновь путешествует с отцом и встречает Эстеля в одной из поездок.

Более того, Эстель был настолько предупредителен, что приготовил для подкрепления испанский шоколад.

Так они и сидели в пять часов, черпали шоколад и поедали тосты, когда взгляд Малькольма упал на необычные картины, небрежно развешанные по всем стенам белой комнаты.

— Это вы рисовали, сэр? — поинтересовался Малькольм.

— Нет, нет, — Эстель поставил чашку с шоколадом. — Мне… рисовать? Я их заказываю.

— Они довольно необычные.

— Благодарю вас, — сказал Эстель. — Они, в самом деле, когда-то были необычными. Сейчас они старомодны, но на них по-прежнему можно положиться в смысле комплиментов. Ради этого, главным образом, я и держу их: как повод для комплиментов.

Эстель на долю секунды отвлекся на игру с самой верхней и крупной из бриллиантовых пуговиц, а потом очень быстро спросил:

— Так где, говорите, вы познакомились с мистером Коксом?

Вопрос Эстеля Бланка был таким внезапным и громким, а испанский шоколад таким густым, что Малькольм зашелся в кашле, пока хозяин не постучал его по спине.

— Боюсь, я был несколько невежлив, — извинился Бланк за свой вопрос, но Малькольм только подал знак, что не готов пока продолжать разговор с ним. В перерыве между репликами Малькольм пригляделся к Эстелю и, стоило его взгляду отвлечься от красноватого жакета и бриллиантов, как мальчик увидел, что кожа Эстеля Бланка была темней, чем у всех, кого Малькольму доводилось встречать.

Оставшись без собеседника, Эстель мог только задавать вопросы, на которые Малькольм отвечал покачиванием головы или утвердительным кивком.

— Вы встретили мистера Кокса не у Рафаэльсонов? — спросил Эстель. — Нет, не пытайтесь ответить. Дайте мне угадать.

Малькольм, тем не менее, услужливо покачал головой, подразумевая, что он познакомился с мистером Коксом не у Рафаэльсонов, но от этого движения раскашлялся еще сильнее.

— Минеральной воды? — осведомился Эстель, и когда Малькольм кивнул, Эстель принес ему высокий венецианский бокал, который, вероятно, держал наготове как раз на такой случай.

— Я встретил мистера Кокса на скамье, — неожиданно выдавил Малькольм, проглотив лишь немного воды.

— На скамье?.. Разумеется, — подхватил Эстель. Затем хозяин подумал, что совершенно не понял, о чем собственно сказал «разумеется». Он прочистил горло, подтянул ноги на кресло и спросил громким, почти угрожающим голосом:

— На какой скамье?

— На скамье… с которой он меня собирается забрать, — выкрикнул Малькольм.

— Продолжайте, продолжайте, — сказал Эстель сосредоточенно.

— Скамья, на которой я сижу перед отелем, — добавил Малькольм.

Эстель Бланк едва заметно кивнул и коснулся ноздрей плотным платком, вынутым из нагрудного кармана. Малькольм решил, что его хозяин слишком деликатен, чтобы развивать эту часть разговора дальнейшими расспросами. Эстель собирался сказать: «Вы, стало быть, познакомились с ним случайно», когда Малькольм попытался дать беседе ход и заметил:

— Мистер Бланк, вы ведь, как я понимаю, — гробовщик.

Эстель опустил чашку с шоколадом, уже поднесенную к губам, и, после терпеливой паузы, ответил:

— Зовите меня просто Эстель, когда мы беседуем, как сейчас, tête-à-tête. Что же до вашего вопроса о моей профессии мастера похоронных дел, — Эстель Бланк принял вид значительный и глубокомысленный, — то я ушел в отставку этой весной. Мне сорок, понимаете, и откровенно сказать, я начинал терять свое мастерство. Люди еще не замечали, что силы у меня уже не те, но сам я заметил. В моем деле личность превыше всего: миру еще предстоит это узнать. И еще, молодой человек, — при этих словах он посмотрел на Малькольма так твердо и испытующе, будто в глазу у него монокль или даже целый телескоп, — я был горд своей профессией, необыкновенно горд, какими бы именами ее не называли!

— Я и не думал намекать, сэр, что ваша профессия нехороша.

— Довольно, — предупредил Эстель. — Тема закрыта! Еще шоколада?

— Нет, благодарю вас, сэр, он очень сытный.

Эстель раскрыл рот, чтобы сказать нечто важное, но тут решительный стук донесся из-за большой китайской ширмы, загораживающей дальнюю часть комнаты, в которой они сидели.

— Мы не готовы, Кора, — крикнул Эстель в сторону ширмы. — Совершенно не готовы!

— Что это? — удивился Малькольм.

Перейти на страницу:

Все книги серии Creme de la Creme

Темная весна
Темная весна

«Уника Цюрн пишет так, что каждое предложение имеет одинаковый вес. Это литература, построенная без драматургии кульминаций. Это зеркальная драматургия, драматургия замкнутого круга».Эльфрида ЕлинекЭтой тонкой книжке место на прикроватном столике у тех, кого волнует ночь за гранью рассудка, но кто достаточно силен, чтобы всегда возвращаться из путешествия на ее край. Впрочем, нелишне помнить, что Уника Цюрн покончила с собой в возрасте 55 лет, когда невозвращения случаются гораздо реже, чем в пору отважного легкомыслия. Но людям с такими именами общий закон не писан. Такое впечатление, что эта уроженка Берлина умудрилась не заметить войны, работая с конца 1930-х на студии «УФА», выходя замуж, бросая мужа с двумя маленькими детьми и зарабатывая журналистикой. Первое значительное событие в ее жизни — встреча с сюрреалистом Хансом Беллмером в 1953-м году, последнее — случившийся вскоре первый опыт с мескалином под руководством другого сюрреалиста, Анри Мишо. В течение приблизительно десяти лет Уника — муза и модель Беллмера, соавтор его «автоматических» стихов, небезуспешно пробующая себя в литературе. Ее 60-е — это тяжкое похмелье, которое накроет «торчащий» молодняк лишь в следующем десятилетии. В 1970 году очередной приступ бросил Унику из окна ее парижской квартиры. В своих ровных фиксациях бреда от третьего лица она тоскует по поэзии и горюет о бедности языка без особого мелодраматизма. Ей, наряду с Ван Гогом и Арто, посвятил Фассбиндер экранизацию набоковского «Отчаяния». Обреченные — они сбиваются в стаи.Павел Соболев

Уника Цюрн

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза

Похожие книги