Малинка с горечью

Мишка смотрел не по-детски серьезно, испытывающе. Либо мой сын интуитивно все чувствует, либо одно из двух.

– Женюсь.

– Обещаешь?

– Даже без обещаний. Женюсь однозначно, – потрясенный неожиданным переходом от игр к не детскому разговору, я не мог поверить, что все так удачно складывается. Не нужно ломать голову в поисках объяснения – почему они будут жить у меня.

– И я смогу называть тебя…, – сын запнулся, стушевался, очевидно, осознав, что мама бы не одобрила такое форсирование событий. – Я сейчас за книжкой схожу.

Он быстренько порысил в сторону беседки.

Сердце мое толкнулось в ребра, разгоняя кровь до скорости адронного коллайдера. У меня на миг даже потемнело в глазах. Неужели он хотел сказать – смогу называть тебя папой?! То, о чем я мечтать боялся, вдруг оказалось на расстоянии вытянутой руки. Если бы я не ошалел от счастья, уже вопрос бы разрешился.

Надо же! Политик юный! Кто научил убегать от опасных вопросов? Я сидел на старой покрышке, заменявшей скамейку еще моему предшественнику, и совершенно по-идиотски лыбился. Это самый волшебный момент в моей жизни!

Был бы…Если бы его не отравили…

По дорожке семенила Машенька. И судя по ее победно задранному носику, несла она не самые приятные новости.

– Максим, Вилена Ивановна велела прийти к ней в кабинет. Прямо сейчас.

В полнейшем недоумении я поднялся.

– Сейчас приду.

Я пошел не тем путем, которым явилась разносчица плохих новостей, а вокруг дома, мимо беседки.

Я боялся упустить тот самый главный момент, когда сын готов признать меня.

А он, видать, сам испугался своей смелости. Забился в угол с книжкой и не собирался выходить. Задыхаясь от переполняющей нежности, я подхватил его на руки и крепко прижал к себе.

– Мишаня, я буду очень-очень рад, если ты будешь называть меня не Макс, а так, как тебе хочется. На папу согласишься?

– А можно? – робко, почти шепотом, спросил он.

– Конечно, можно и нужно! Почитай немного, я сбегаю, узнаю, что хозяйке от меня нужно, и мы сходим на озеро. У меня на сегодня заданий нет, так что можем классно провести время.

И каким подлецом я себя снова почувствовал, когда пришлось нарушить данное обещание и, закинув на плечо дорожную сумку, уехать из дома…

А все потому, что Машенька, этот пакостный мелок для тараканов, решила «поучаствовать» в нашей судьбе. У Старицкой я чувствовал себя комфортно. Работа была для меня просто прикрытием, забавой, и поэтому я расслабился. Бросал открытую машину с документами … и добросался. Поздно понял, почему Машенька крутилась возле машины. Потом, глядя невинными глазками, объяснила мне, что ищет потерянную неизвестно где сережку. А она нашла мое водительское удостоверение со всеми моими данными, по которым найти человека можно на раз. Вернее, на два. Потому что в соцсетях меня нет, а вот Подгорская Стелла, регулярно выставляющая свои фотки, есть. И, к сожалению, были фотки со мной. Мало, но достаточно для того, чтоб идентифицировать. А дальше…

Отпустив счастливо заливающегося смехом Мишку, я пошел в дом. Какое-то дурное предчувствие будто пыталось делать мне подножки.

Постучав в кабинет, я вошел и чуть не двинул назад, решив, что мне мерещится. За своим массивным столом из мореного дуба восседала Вилена, как глава инквизиции. Рядом, примостившись на краешек дивана, сидела Малинка. Одного взгляда на нее мне хватило, чтоб понять насколько она подавлена. А причина ее состояния находилась в кресле напротив.

Стелла, с видом оскорбленной невинности, сидела, скорбно поджав губы. Насколько это возможно. Волосы собраны в гладкий пучок, минимум макияжа. Элегантный брючный костюм, скромные лодочки в тон. Незатейливо и со вкусом. Образ дополняли солнцезащитные очки, которые были призваны скрывать заплаканные глаза. Сейчас в помещении она их сняла и нервно покусывала дужку, демонстрируя волнение.

– По какому поводу совещание? – не заморачиваясь с этикетом, спросил я.

– Максим, – ледяным тоном начала Старицкая. – Я глубоко разочарована. Ты бросил беременную жену и приехал сюда развлекаться. Соблазнил несчастную девушку, которая в жизни ласкового слова не слышала и поддалась на твои льстивые речи. Это настолько недостойно и отвратительно, что у меня нет слов. Вот твое жалование и больше я ничего не хочу слышать о тебе.

Мне показалось, что ноги вросли в пол, а сам я превратился в дерево, которое не может ни шевелиться, ни говорить. Стеллка беременна?! Да никогда в это не поверю! Скорей черный железный крокодил моего деда принесет потомство!

– Максим. Я не дам тебе развода. Закон на моей стороне. Ни один суд не разведет с беременной женой, – подала слабый голос умирающего лебедя жена.

Я, наверно, напоминал рыбу, выброшенную на берег. Хотелось потрясти головой, как Бонд после купания. Сбросить это наваждение. Понимал, что нужно что-то сказать, но язык словно присох к небу. Я прокашлялся, пытаясь обрести дар речи.