Маленькие рассказы

И пятнадцать лет пролетели. За это время прозвучало множество сигналов, но с тем первым по ужасу ничего не могло сравниться. Когда она слышала команду, то молча брала весь инвентарь и уже сама спускалась на лифте до подвального этажа. Внизу ее встречал очередной товарищ в форме и отводил к нужной двери. Уборка в подвале при всей своей неожиданности также стала частью расписания – не больше часа вне зависимости от степени загрязнения. Именно через такой промежуток времени металлическая дверь снова откроется, чтобы выпустить ее. И если первые разы ей еще приходилось сдерживать рвотные порывы и слезы, то со временем это стало лишь частью рутины. И отдельные осколки стекла, и клочья одежды, зубы, кровь и ногти – все это в итоге превращалось в грязь, одно сплошное месиво, которое нужно убрать. Тем более, когда кровь бестелесная, остывшая, растекшаяся по полу – уже все не страшно. Страшно, когда она пульсирующая и горячая, покидает тело, к которому принадлежит. Но ей, слава богу, никогда не приходилось этого видеть. Как и людей, оставивших эту кровь.

За это время у нее появилась некоторая уверенность в завтрашнем дне и можно даже сказать уважение в этих стенах. Все-таки двадцать лет в этих коридорах, столько никто не смог продержаться. А она просто приходила и выполняла свою работу, качественно, бесшумно и без лишних разговоров.

За это время сын закончил школу, сам поступил в университет, даже не пришлось обращаться за помощью к кому-нибудь из товарищей. Он получил место в общежитии и съехал из их скромной двушки на окраине города. Она была несказанно им горда. Скопив немного денег с первых подработок он подарил ей старенький Айпад, на котором она смотрела видео по кулинарии и хозяйству, но куда чаще они ботали по видеосвязи. Сын, как она всегда и хотела, вырос похожим на отца: высокий, жилистый, с непокорным вихрем на лбу, как символом независимого нрава. У отца он действительно был крут, у сына пока выказывался в юношеском максимализме и, как он сам это заявлял, в обостренном чувстве справедливости. Ее житейская покорность была ему не по нраву, хотя ему хватала ума не показывать это. Он ведь знал, где именно она работает, но чем именно занимается точно представления не имел – такое разглашать не нужно. Никому, ни соседям, ни знакомым, и уж тем более единственному сыну. Того что место работы – большое серое прямоугольное здание в центре города – достаточно. Кто знает – поймет, кто – нет, тем лучше.

В университете сын не только отлично учился, но и стал активным членом университетской жизни. И если место в баскетбольной команде радовало мать, то от его разговоров на политические темы ее сразу бросало в дрожь. Он вошел в редакторский состав самиздатовской газеты, писал тексты о текущей ситуации в стране, проводил какие-то расследования о коррупции и ущемлении прав. Его тексты, порой такие глупые и наивные, приправленные юношеским максимализмом, были полны неколебимой уверенностью и верой. Не ограничиваясь словами, он сам утраивал пикеты, стоял с плакатами, с вечными и благородными лозунгами.

И эти его устремления пугали ее больше всего. Она отговаривала, разумеется, и предупреждала, боже сколько раз она ему говорила, что не стоит, не надо, ничего не изменишь, все глупости, все слишком сложно, все слишком глубоко, безгранично глубоко, чтобы было возможно что-либо изменить. Что система, с которой он в своих пылких речах и поступках пытается бороться, уже работает, работает давно и исправно, что она всасывает в себя все и всех, безжалостно пропускает через жернова, и прогладывает, никогда не давится, просто всасывает, обнажая, садистки срывая сначала социальный статус, затем моральное состояние, и под самый конец физическое. И все. И нет больше никого. И ничего. Только память, скорее полупамять, потому, что слова о ней произносятся только полушепотом. Но он лишь отмахивался, говорил, что только так можно что-либо поменять – надо говорить бесстрашно, выходить против системы. И чем больше громче произносить правильные слова, тем больше шанс, что их услышат. Они ссорились и завершали разговор, она плакала. На следующий день он, конечно, перезванивал, просил прощения, уверял, что все в порядке, чтобы она не волновалась, он очень аккуратен и не допустит, чтобы что-то плохое случилось.

А потом в один вечер он не позвонил, хоть и обещал. Она старалась не предавать этого большого значения, мало ли у мальчишки в двадцать лет занятий. Наверняка найдутся поинтереснее, чем болтать с престарелой матерью по Фэйстайму. Но сердце все равно волнительно стучало в груди. Она слишком хорошо знала, как люди могут бесследно исчезать.

На следующий день по телевизору в новостях упоминали что-то про студенческие выступления, стычки с полицией, были задержания. Она бросилась к телефону, набрала его, но телефон был выключен. Бесчисленное количество раз за вечер она набирала его номер, но все безрезультатно.