Мальчишка в сбитом самолете

Так и пошло с тех пор: в казарме обращались парни ко мне не совсем по уставному, а немного по-домашнему: «Сержант Леонов». При начальстве говорили: «Товарищ сержант». Товарищами мы все и были тогда.

Пока тряслись в теплушке, перезнакомились. В подчинении товарища сержанта и водители автомобилей, и тягачисты. Народ боевой, опытный, на гражданке все с техникой работали, в отличие от меня, студента-недоучки. Из разных краев ребята: русские, молдаване, украинцы, один эстонец, Юхан Тамм. Мальчишка тихий, спокойный, говорит как-то приторможенно, и то когда спросишь, а так молчит. Благо, есть время, запоминаю фамилии: Сергеев, Петров, Сарай.

— Как Сарай?

— Так Сарай, — смеется мальчишка, — А вон сидит Борщ, а в первом взводе есть ефрейтор Блоха. Подумаешь. Был же Тарас Бульба, он же Картошка, и ничего.

— Ничего, — поддакивает Рассоха. — Только женщинам плохо. Представьте: «Виолетта Блоха». Звучит?

Так со смешками и ехали. Из тепла в холод. От синих гор к стальному морю. Балтика гонит седые волны. Снег идет. Весны не видно. На станции старшина нам шапки выдал, теплые куртки. Командиры тоже в зимнем. Съехали с платформ, погрузились в машины и тягачи, потянулись колонной, поехали. С пушками, с кухнями, с бензовозами, со снарядами, со всем добром. По сторонам мне некогда глядеть, смотрю, как бы на пушечный ствол не напороться. Но иногда краем глаза что-то схватываю: ветряк в поле, валун у дороги, костел с громоотводом поверх креста. А дальше ничего интересного — стеклянные болотца, кустики, задумчивые сосны на пригорочке.

Вот открытые ворота, КПП, пустые боксы, навесы, бочки, ржавый танк. Прибыли. Разгружаемся. Мои Сараи и Борщи лихо закатывают на место пушки, Рассоха, по старой дружбе, помогает мне управиться с техникой. Глушим моторы, пломбируем кабины, топаем на плац, строимся. Все не так празднично, как недавно, — серо, уныло. Командир полка разъясняет, наконец, почему и куда мы прибыли. Потому что враг не дремлет и угрожает нашим границам, а прибыли мы в Прибалтийский военный округ, для усиления и укрепления. Все понятно. А когда скомандовали: «В столовую марш!», стало совсем неплохо. Шагаем дружно, пока без песни. Впереди мы, сержанты, командиры. Старшина встречает нас у двери.

После столовой — в шестую батарею. Грязно, койки без матрасов, ружейная пирамида пуста. Построились. Шестая батарея, новые люди, как с ними сложится моя служба? Дверь открывается. Входит незнакомый капитан, ладный, молодой еще, орденские планки на груди. Высокий лоб перечеркнут красным рубцом. Глаза синие, спокойные. Выслушал доклад Пирогова, дал команду «вольно», представился: «Капитан Кротов». Поздравил вновь прибывших командиров отделений, пожелал нам сперва доброго здоровья, взаимопонимания, уж потом успехов в «ратном деле». Что-то новенькое, как бы не по-уставному. Где же боевая и политическая подготовка, с которых начинаются все приветствия?

— Садитесь, товарищи.

И это непривычно. Куда садиться? Взводные сели на табуретки, мы — на голые кровати. Кротов тоже сел на кровать, стал вводить нас в курс дела: нужно и военные науки осваивать, и быт налаживать. Поэтому командование решило считать нашу батарею рабочей, собрав тут со всего полка плотников, слесарей, строителей, сварщиков, каменщиков и мастеров других рабочих профессий, которые станут ремонтировать казармы, баню, жилье для офицеров, не забывая при этом, что они солдаты и должны быть готовы по тревоге встать в строй. Никаких поблажек и разгильдяйства он не допустит.

— Старшина! Выдать наволочки и матрасы.

Старшина вывел нас во двор, к сараю, набитому сеном. Показал, как набивать этим сеном наволочки и матрасы, чтобы были как каменные. Набили, надышались сенным духом, поволокли пузатые мешки в казарму. Спали в ту ночь, как на сеновале, шуршали со всех сторон. Наутро — работа. Плотники-каменщики в рабочих робах отправились на объекты с пилами, топорами, молотками. Остальные мыли казарму, умывальник. Моему отделению приказано возить камень из каменоломни. «Хорошая работенка!» — радовался я. Но счастье было так туманно… Это я понял, когда погрузили тяжелые плиты в кузов первого тягача, а было еще два. А мускулистые эстонцы, равномерно и бесперебойно долбя каменную гору тяжкими молотами, приготовили камня на целый состав. Они работали, на нас не глядя, молча, и только моему подчиненному эстонцу, Юхану Тамму, обронили пару фраз, в которых вроде слышалось слово «курат».

— Что это такое? — спросил я Юхана.

Он, здорово помедлив, нехотя ответил: так тут ругаются, черта поминают.

— Нас, что ли? — посмотрел я на неприветливых каменотесов. Юхан промолчал.

Наверное, неприветливая земля рождает таких неприветливых людей. А может быть, просто мы их еще не знаем? Может, нужно получше к тому же Тамму приглядеться?