Мальчишка в сбитом самолете

Знает, что дядька мой такое может порассказать — волосы дыбом встанут. Но не любит Володя вспоминать о прошлом, ему бы с нынешним разобраться — с детишками, с женой, с работой. Не находит себя в мирной жизни боевой летчик. Последнее его рабочее место — завхоз в аэроклубе. Мы там с братцем побывали, видели стенд «Наши герои», на котором и Володя красуется.

Витька с Валерой побежали купаться — тощие, мосластые, длинные. Уже басистость и волосистость пробиваются, руки в ссадинах, лопатки черные — это они под пароход плавали, а их с палубы поливали и мазутом и матом, чтоб не хулиганили, не тонули, черти паршивые. Взрослые уж парни, рабочие, при зарплате. Витька — токарь на Коломзаводе, Валеру в токари не взяли, он зато в чистоте: в инструментальном цехе за ключи-отвертки отвечает. Солидные парни, покуривают в рукав, а придут на речку — дурачки малолетние. Володя, взглядывая то на них, то на свои именные часы, генералом за доблесть подаренные, лукаво говорит мне:

— Ждет тебя, Владька, большой сюрприз.

Эх, дядька мой, дядька! И тебя ждет сюрприз. С чего только начать, чтобы понял Володя, как тошно, когда за тебя всё решают, самого не спрашивая. Я человек тихий, шумных сборищ не любитель, не важный говоритель, а получается все как-то поперек. Дед Андрей велел в пионеры обязательно вступать, чтоб в первых рядах и вообще. Вступил. Тут же меня председателем совета отряда определили, хоть я никого не просил. Но спорить не стал — совестно. Две лычки на рукав нашил, речи всякие бормотал, призывал. В комсомоле отвечал за стенную печать, рисовал, стихи писал, на собраниях сидел на последних рядах, помалкивал.

В пединститут меня батя подпихивал: у парня, видишь ли, талант, дорога ему только на филфак, коль никаких других гуманитарных заведений в округе нету. Ну, поступил. А толку-то. Никакой радости. Зачем пришел, кого обманываю, кому это надо? Учусь еле-еле. Будущих учеников уже теперь опасаюсь — чего им скажу, коли говорить на людях не умею, запинаюсь, потею.

Опять в деканат вызвали, вопрос ребром поставили: об чем я только думаю, лоботряс? Сессию завалил, по танцулькам бегаю, бабник. Папочка за меня напрасно просил, умолял. Другой бы на моем месте зубами в науку вцепился, ведь с «тройками» приняли, а другого, с «пятерками», не взяли. Да я отца позорю, на знаменитого деда тень кидаю, высокое звание комсомольца топчу. Одна мне дорога — в армию, там научат Родину любить. Высказались, на меня нетерпеливо уставились: «Отвечай быстрей. Некогда тут с тобой, нам в колхоз собираться, бездельник!»

Стоял я как оглушенный. Какие там «тройки»? Была всего одна, по немецкому. Сочинение я на «пятерку» написал, историю на «четверку» сдал. И насчет отца что-то темнят ребята. Неужели батя просил, унижался?

«Родителей вызвать, и дело с концом!» — вклеился в разговор комсомольский секретарь, и все сурово закивали: вызвать, обязательно! Мне б шагнуть вперед, руку бы вскинуть и сказать тихо, но весомо: «Принимайте на мое место того, с „пятерками“, а я лучше в армию пойду!» Да неловко было отвечать занятому колхозными сборами народу, совестно стоять, смотреть в стенку, как первоклашке у доски. «Спасибо, до свидания», — пробормотал я, вышел, дверь тихонько за собой закрыл и в коридоре неожиданно такое душевное облегчение почувствовал, что, подгоняемый этим чувством, забрал свои документы. Такие вот дела, Володя.

Он выслушал сбивчивый мой рассказ и спросил только:

— А может, еще… это?..

— Не может, Володя! Сам ты на моем месте что бы сделал?

Володя посмотрел куда-то вдаль, за речку, за поле: сам он на своем месте всё, что мог, сделал и осилил.

Вылезли из реки ребята, потанцевали, еле выговаривая синими губами: «Ввво ввводичка». Посидели, рубашками обтерлись, отогрелись и наши лица помертвелые увидели.

— Кто помер-то?

Пришлось им рассказать.

— Баба Дуня плакать будет, — сердито посмотрел на меня Валерка. — А вообще-то тебе надо в армию сходить, пока войны нету, — хоть мужиком станешь. Я бы с радостью пошел, если б сам себе руку, болван, не испортил.

А Витька-чудачок свое кричит, радуется:

— Автомат привези! Пошмаляем!

— А может, лучше на целину, как Иван Бровкин? — басит Валера. — Все, вон, кинулись. Деньгу зашибешь. Орден получишь.

И правда, все кинулись степи распахивать, хлеб выращивать. А мне тюльпаны жалко, сусликов желтеньких жалко — куда, бедные, убегут из-под гусениц тракторных?

— Деньгу он и стихами зашибать может! — вспомнил Витька, как написал я стих в «Коломенскую правду». Про милую школу и класс наш веселый. Гонорар получил, на бутылку перцовки хватило. Сам-то не пил, больше Володя с Витькой налегали. Братец горячо советовал «по этой самой дороге топать», денег будет — завались, славы — полный сундук. «Все девки твои — хватай!» — махал руками.