Мальчики + девочки =

Мой милый, тут нет ни света, ни воды, ни тепла, ни телефона. И кто-то еще будет надо мной издеваться, что я взяла с собой два кило гречки, как будто отправляюсь в глухую деревню. Так и вышло, и еще хуже. Компьютер включить невозможно ни во что – ни в электро-, ни в телефонную сеть. Проклятый Чубайс. Добрался и сюда. В университете целый день занимались бумажками. Маленькие тощие лысоватые особи мужского пола и толстые грудастые особи пола женского, обустроившись в своих клетках-ячейках с компьютерами, смотрели на экраны, писали, что-то куда-то отдельно заносили карандашиком и снова писали, Даша заполняла какие-то формы, а я, глядя отрешенно, только подписывала, что мне подсовывали. Прежде всего, это касалось номера social secutity , которым нумеруется все работающее американское население, включая приезжих (а может, только приезжие и нумеруются, надо узнать поточнее). Номер (и документ) будет изготовлен в течение трех месяцев. До этого я не смогу получать зарплату. А надо заплатить за квартиру, в которой отключены свет, вода, тепло и нет телефона. Хорошо, что взяла с собой заработанные в Москве деньги. Господи, и зачем только Даша вчера устраивала весь этот уют: передвигала мебель, вешала занавески, застилала кровати домашним, выставляла красивую керамическую посуду. Она меня удивила. Но страна удивила больше. Вчера и сегодня открывалась той стороной, где все скреплено изнутри бюрократическими скрепами: бумаги, нумера и непонятные правила, при которых, едва въехал в квартиру, все отключают, поскольку ты заранее не заплатил. Где хозяин? Где управляющий? Почему не предупредили об этих американских штучках? Почему не сделали сами того, что, по моему разумению, должны были? Почему не сделала этого пригласившая сторона – департамент журналистики и Русско-Восточно-Европейский центр университета (REEC)? Маленький лысый все повторял: honestly speaking. То есть честно говоря. То есть, честно говоря, он не знает. Он почти ничего не знал. Маленькие люди при большом скоплении бумаг и техники – вот ключ к пониманию страны, куда я попала из-за своего авантюрного характера. Ничего остального я не понимала на их тарабарском наречии. Понимала Даша, слава Богу. И как я могла решиться принять приглашение прочесть цикл лекций на английском языке?!!!

В Чикаго заезжала в гости к Алене. Было 13 января, Старый Новый год, которым и не пахло. Правда, деревья, кустарники и палисадники еще украшены множеством прелестных мелких электрических лампочек, сверкавших брильянтиками, но во мне никакого праздника. Илюша вез нас с Бетти. Рассказывал, что в качестве члена исполкома университетской демократической партии организует дебаты – перед праймериз , которые состоятся в марте. Очень этим увлечен и все добавлял подробности. Бетти спросила, зачем ему. Ответил: для резюме, я впишу этот пункт, он далеко не у каждого. Бетти заохала: не думала, что ты такой циничный. Я вмешалась: это не цинизм, а карьеризм, мальчик думает о карьере, чем плохо. Между прочим, на занятиях ему надо было сравнить «Преступление и наказание» с «Войной и миром». Он прочитал и сравнил. Но читал… по-английски. Я спросила: почему, Илюша? Ответил, что читает по полтысячи страниц английского текста еженедельно, ему не до русского. Гриша, Илюшин папа, расплылся: о, какая редкая птица к нам залетела. Рассказывала им о последних театральных постановках, о новых писателях, о политике ничего – больше этим не интересуются. Говорили об американских вкусах. Точнее, безвкусице. Я сказала, что Даша, встречавшая меня, была похожа на француженку, так стильно одета. Гриша сказал: американцы переодеваются каждый день, у них культ чистоты, но они не знают ни утюга, ни стиля. Я вспомнила, как лет пятнадцать тому или больше летала в Сент-Луис на премьеру пьесы «Страсти по Варваре» в университетском театре и жила у отставной профессорши. По воскресеньям она надевала розовый тренировочный байковый костюм, кроссовки, леопардовую шубу из искусственного меха, шляпку, садилась в богатую машину и ехала в церковь на воскресную мессу. Гриша смеялся.

Бетти, как обычно, заботлива и тепла. Поглощена историей Саши Асаркана, сумасшедше талантливого театрального критика и просто сумасшедшего. Бывший москвич, умирает в доме призрения. Потом говорила о нем по телефону с кем-то. Они все переговариваются об одиноком умирающем Саше Асаркане, а я думаю, какие они чудесные, что так думают и заботятся об одиноком умирающем соотечественнике.

Говорить на этом фоне о том, что ночью мы с Дашей писаем в унитаз, где не сливается вода, и спим в верхней одежде, как-то глупо, хотя тоже жизнь. Вечером притащили длинный оранжевый шнур, через него подключились к электросети на лестнице, чтобы не потек холодильник. В девять утра стук, на пороге мужчина в вязаной шапочке: это нелегально. Illegal – обожаю это слово: незаконно. Через пять минут дали свет (он же, наверное, и дал).