Мальчики + девочки =

А попрощавшись, помчалась к подругам одеться. Причина в том, что, взглянув на себя в осколок зеркала, поняла, что не одета. Не в смысле голая, а в смысле, что вещи на мне кое-какие и сидят кое-как. А если женщина увидела это, бросив на себя взор в зеркало, значит не такая она пропащая, чтоб ходить кое в чем и кое-как, спасибо художнику Пете. Знакомая инженерша Белла, бывшая замужем тоже за инженером, но все меньше занятая на работе по мере того, как муж продвигался коридорами власти в каком-то министерстве, сказала: послушай, для чего тебе платья, мне лично надоело их покупать и вешать в шкаф, их носят мои плечики, а не я, куда ходить-то, вот тебе есть куда ходить? И вытащила груду иностранных журналов с конфекцией, обувью и мехами и стала тыкать пальцем: в этом? в этом? а в этом? Ни в этом, ни в том мне и впрямь ходить было некуда. Тем более что на фантазию типа нового платья я ассигновала денег, которых все равно бы не хватило, а других не было. Видя мое вытянувшееся лицо, Белла порылась в ящичке комода и протянула маленькую блестящую коробочку французской косметики: возьми . Я ахнула. Это был тот еще цветочек. Именно тени и румяна в виде цветочка с голубым, лиловым, фиалковым, розовым лепестками, вдобавок отсвечивавшими серебром. Конечно, эта фантазия по качеству фантазийности была фантазийнее моей в сто раз.

Мы ели крошечные печенья, тающие во рту, и пили чай из зеленой коробки «Агатас бестер» – м-м-м, французские духи, английский табак и российские полевые травы, вместе взятые. От чая, печенья и особенно французского цветочка у меня развязался язык, и я сделала то, чего никогда не делала: стала вдруг рассказывать, как погиб мой муж, как его зарезали ни за что ни про что, когда он возвращался домой со знакомой девушкой, не к нам домой, а к ней домой, после дня, якобы проведенного на заседании ученого совета, а на самом деле с ней, сперва в Сокольническом парке, затем в стекляшке, где они пили пиво и ели шашлык, и стекляшка эта меня доконала, как она доконала его, – разгул бандитизма в стране, так это называлось. Самая безнадежная безнадега заключалась в том, что, внезапно потеряв его физически, я в ту же минуту узнала, что утеряла его душу, она не принадлежала мне, когда он умирал, и когда еще жил со мною, уже не принадлежала. Может быть, я не права, думая так. Чужая душа и есть принадлежность чужого человека, но тогда значит я ошибалась всю жизнь, считая, что наши поиски и ошибки все не зря, если, наконец, находишь того, с кем – душа в душу. С парка и стекляшки у него всегда начиналось новое чувство. Или новое чувство в СССР девать было некуда, только тащить в парк и стекляшку. Так было с первой женой, второй и третьей. Я была третьей и последней, так он уверял. Возможно, четвертой была бы девушка, заступившись за которую он погиб. Я знаю ее имя и знаю, что она не девушка, но так мне легче ее называть, хотя прошло уже четыре года, я забыла ее имя, забыла все и никогда не вспоминаю, и живу хорошо, и люблю теперь собаку, которую подобрала щенком у той самой стекляшки, возле какой ходила первые недели как помешанная.