Малахов курган

– Всей душой рад, но этот самодур и меня не послушает. Вы, полковник, у нас человек новый и не знаете всех тонкостей наших служебных отношений. Я и приказать не могу Станюковичу, да он и не любит меня…

– А Нахимов?

– Павла Степановича он совсем не выносит. Ведь мы с Нахимовым лазаревской школы. А Станюкович порочит и хулит все, что сделал Лазарев. Это человек старой школы. Он не мирится с тем, что сидит на берегу, а не командует флотом. По службе он считает себя выше нас и подчиняется только Меншикову. Да вот – я еду к его светлости. Не хотите ли со мной? Ему все и расскажете.

Тотлебен поморщился:

– Пожалуй, он мне скажет то же, что и Станюкович… Вы знаете, князь меня зовет «кирпичных дел мастером».

– Это ничего. У его светлости слабость к остроумию. И Нахимова он зовет то «боцманом», то «матросским батькой».

– А вас, Владимир Алексеевич?

Корнилов безмятежно улыбнулся и просто сказал:

– Мы с князем оба генералы свиты его величества. Право, поворачивайте коня за мной. Я вас поддержу у князя.

– С утра не слезал с коня. Но это ничего. Вот боюсь, мой Ворон за вами скакать не сможет. Умаялся, бедный…

Тотлебен потрепал коня по запорошенной, грязной шее.

– Да, коня жаль, – согласился Корнилов. – Да вот что: садитесь на казачьего коня, а казак отведет вашего Ворона домой. Вам ничего в казачьем седле?

Тотлебен согласился и пересел на другого коня.

Всадники пустились дальше в гору рысью[140]. Солнце уже закатилось, но на смену солнцу вышла луна и пролила на горы почти синий свет. Крепко пахло полынью, и по-летнему застрекотали на холмах ночные сверчки.

Первое время всадники молчали. Сопровождавшие казаки закурили трубки и отстали.

Корнилов придержал коня.

– Что вы полагаете о наших делах, полковник, выстоит Севастополь или нет? Я выражаю не сомнение свое, а хочу знать, как смотрите вы.

– Князь не без странностей, – как будто невпопад ответил Тотлебен. – Я хочу сказать, что чем меньше светлейший будет вмешиваться в дело, тем лучше… Чем дальше он будет с армией от Севастополя, тем полезней.

– А многие порицают князя, что он вышел навстречу неприятелю. Потери огромны, а польза велика ли?!

– Это неверно. Я отвечу вам как военный инженер. Обороняя крепость, армия должна иметь ее за собой. Я вовсе не ценитель его военного гения. Но он грамотный военный человек. К сожалению, он не терпит около себя знающих людей. А сам не имеет авторитета. Его не любят в армии. Около такого человека вечно будут раздоры. Не забывайте, что Севастополь – морская крепость. Цель англичан – уничтожить Черноморский флот. Он у них бельмо[141] на глазу.

– В этом вы правы, несомненно. А знаете, полковник, что мне ответил князь, когда я спросил: «А как быть с флотом?» – «Положите его к себе в карман!» Это последние слова, которые я от него слышал.

– Он шутник. Большой шутник! Но он ошибается. Флот, даже запертый в бухте, – очень серьезная сила. Союзники имеют цель уничтожить наш флот, но для этого им нужно достичь сначала двух целей: во-первых, уничтожить армию, во-вторых, овладеть Севастополем, чтобы, в-третьих, уничтожить флот. Итак, орех, который им надо раскусить, имеет три скорлупы: армия, крепость, флот. Сегодня первая скорлупа, допускаю, дала трещину. Есть вторая и третья – надеюсь, самая крепкая.

Светлейший

Перед Бельбеком на пустынной дороге всадникам начали попадаться кучки солдат. Они шли к Севастополю вольно, вразброд, в угрюмом молчании и не торопились уступать дорогу встречным.

Попались навстречу несколько скрипучих телег на высоких колесах. В одних телегах раненые в окровавленных повязках тесно сидели плечом к плечу, в других – лежали вповалку.

Конь Корнилова храпел и прядал ушами: его волновал запах крови. Влево от дороги было проложено скотом много тропинок. При свете заходящего месяца эти тропинки четко обозначались черными вереницами людей. Там и здесь мерцали небольшие костры. Уже сейчас на открытой высоте давал себя чувствовать легкий морозец и обещал к рассвету усилиться, но солдаты расположились на ночлег под открытым небом, будучи не в силах добрести до Севастополя. На спуске к реке костры светились ярче. Слышался треск: солдаты ломали на топливо изгороди садов. Бельбекский мост запрудила пехота. Рядом с мостом по обе стороны переходила бродом конница.

Перебравшись на другой берег, всадники поднялись в гору и увидели, что через перевал сплошными черными потоками движутся войска. Поблескивали штыки, бряцало оружие конницы, звенели по камням орудия. Слышались отдельные слова команды, возгласы, окрики.

Вышка бельбекского телеграфа над крутым обрывом берега освещалась беспокойным отблеском нескольких угасающих костров.

Корнилов и его спутники повернули коней к телеграфу: здесь находилась ставка Меншикова.