Безупречная доблесть и законченная трусость – две редко встречающиеся крайности. Между ними есть много места для прочих разновидностей мужества, в которых не больше взаимного сходства, нежели в человеческих лицах и нравах. Есть люди, которые охотно рискуют в начале дела, но быстро растрачивают свой пыл и падают духом, если оно затягивается. Есть и такие, что исполняют налагаемый обществом долг, и тем ограничиваются. Одни не всегда способны совладать со страхом; другие иной раз могут поддаться общей панике; третьи бросаются в бой, поскольку не решаются остаться на своем посту. У некоторых привычка к малым опасностям укрепляет дух и предуготовляет к более серьезным испытаниям. Этот храбро держится под ударами шпаги, но страшится мушкетных выстрелов; а тот не теряет уверенности под выстрелами, однако опасается схватиться с врагом на шпагах. У всех видов мужества есть общая черта: когда спускается ночь, умножая страх и укрывая как славные, так и бесславные деяния, то это способствует большей осторожности. Кроме того, существует еще одна предосторожность, свойственная всем без исключения; ибо не найти человека, который показал бы все, на что способен, не будучи уверен выйти из переделки. Из чего явствует, что страх смерти отнимает какую-то частицу доблести.
Безупречная доблесть: без свидетелей вершить то, что можно было бы совершить перед всем миром.
Бесстрашие – необыкновенная сила души, возносящая ее над сомнением, смятением и тревогой, которые способен вызвать вид серьезной опасности; именно благодаря этой силе герои сохраняют спокойствие и ясность ума в самых непредсказуемых и ужасных катастрофах.
Лицемерие – дань уважения добродетели, воздаваемая пороком.
На войне по большей части идут навстречу опасностям ровно настолько, насколько это необходимо, чтобы поддержать честь. Но мало кто согласен все время рисковать так, чтобы исполнился замысел, во имя которого приходится рисковать.
Тщеславие, стыд, в особенности же темперамент – таковы зачастую составляющие мужской доблести и женской добродетели.
Желание сохранить жизнь, желание добиться славы; именно поэтому храбрецы, чтобы избежать гибели, проявляют не меньше ума и ловкости, нежели сутяги – стремясь уберечь свое состояние.
Чуть начали года клониться, и уже заметно, в чем слабость того или иного человека и что окажется роковым для его тела и души.
Признательность сродни добропорядочности торговцев: ею зиждется коммерция; и мы платим не потому, что это справедливо, а чтобы легче найти людей, которые дадут нам взаймы.
Не все, кто возвращает долг признательности, могут тем самым надеяться быть людьми признательными.
Ошибка в расчетах на признательность за оказанные услуги объясняется тем, что гордыня дающего и гордыня принимающего не могут сойтись в цене благодеяния.
Чрезмерное рвение расплатиться за услугу – своего рода неблагодарность.
Удачливые люди неисправимы: они убеждены, что правда непременно на их стороне, меж тем как фортуна благоприятствует их не лучшему образу действий.
Гордыня не желает одалживаться, а самолюбие – расплачиваться.
Добро, которое мы видели от того или иного человека, обязывает нас к терпимости, когда он чинит нам зло.
Нет ничего заразительней примера, самые благие и самые дурные наши поступки всегда вызывают подражание. Добрым делам мы подражаем из чувства соревновательности, дурным – по природной злобе, которую держал в плену стыд, но высвободил пример.
Стремиться быть мудрым в одиночестве – великое безумие.
Как бы мы ни объясняли наше горе, чаще всего оно вызвано поисками выгоды и тщеславием.
В горе бывает много лицемерия. Иногда, горюя об утрате дорогого человека, мы оплакиваем самих себя, жалея о его добром к нам отношении, печалясь об умалении собственного благополучия, довольства и веса в обществе. И слезы, предназначенные мертвым, на самом деле льются по живым. Я называю это лицемерием, ибо подобной горестью мы сами себя вводим в заблуждение. Однако встречается и другой, не столь невинный вид лицемерия, призванный обмануть всех вокруг: таково горе тех, кто желает прославиться своей беспредельной и неуемной скорбью. Когда всепоглощающее время умеряет истинную боль, они упорствуют в рыданиях, сетованиях и вздохах; напускают на себя мрачный вид и стараются всеми своими поступками показать, что конец их горести положит только смерть. Обычно это плачевное и утомительное тщеславие встречается у честолюбивых женщин. Их пол преграждает им все пути к славе, что заставляет их искать известности, выставляя напоказ безутешную скорбь. Бывают и другие слезы, чей источник не глубок, они легко льются и легко высыхают: так плачут, чтобы прослыть чувствительными, чтобы вызвать жалость, чтобы быть оплаканными; наконец, чтобы не позорить себя отсутствием слез.
Упорное сопротивление самым резонным мнениям чаще бывает продиктовано гордыней, нежели недостатком ума: первые места уже заняты теми, на чьей стороне правда, а соглашаться на последние желания нет.