Макс Фрай

—Я не знаю, — пожал плечами Магистр Шаванахола. И выдул еще несколько мыльных пузырей. — Могу только предполагать. Когда могущественный человек одержим страстями, он теряет контроль над собой и своими действиями. И, полагая, будто осуществляет собственный замысел, становится инструментом в неведомо чьих руках. Вернее, вообще ни в чьих. Просто взбесившимся инструментом, точка. И тогда магия превращается в подобие лотереи. Невозможно сказать заранее, к чему приведет то или иное действие, какие силы оно разбудит, какие тайные, неосознанные замыслы колдуна воплотятся, какие его страхи выйдут на поверхность и заполонят мир. Единственное средство избежать такой беды — всегда предельно ясно понимать, чего ты на самом деле хочешь. Не иметь ни одной тайны от себя, ни одного неосознанного желания, быть себе строгим надзирателем и немилосердным господином. Но выучиться этому гораздо труднее, чем каким-нибудь недостижимо высоким ступеням магии, которая все- таки слишком легко дается всем, родившимся в нашем Мире. Собственно, просто сформулировать задачу обуздать себя и обозначить ее как первоочередную — уже величайшая удача для всякого здешнего колдуна. А по-настоящему удачливых людей никогда не было много.

Я тихонько вздохнул. Теория о моей фантастической удачливости получила очередное подтверждение. О необходимости держать под неусыпным контролем не только свои дела, слова и чувства, но даже самые мимолетные желания мне то и дело напоминали все кому ни лень. Разве что продавцы газет под окнами об этом пока не орали; впрочем, возможно, я просто невнимательно прислушивался.

Вот и Магистр Шаванахола — познакомиться толком не успели, а сразу ту же песню завел. Как сговорились все.

—Скорее всего, Хебульрих Укумбийский действительно хотел создать всего одну недолговечную иллюзию, специально для своего приятеля, — говорил, тем временем, Шаванахола. — Нет оснований думать, будто Хебульрих хладнокровно замыслил столь масштабное злодейство и последовательно его осуществил. Однако факт остается фактом — он каким-то образом изменил саму природу нашей литературы. Той ее части, которая занимается вымыслами. Создавая свою иллюзию, Хебульрих Укумбийский переусердствовал и пробудил во всяком выдуманном тексте стремление воплотиться в реальность. Но не смог дать им достаточно жизненной силы. Впрочем, если бы и смог, все равно не дал бы. Поскольку, как вы уже знаете, не любил и не одобрял романы. В результате вышло ни то, ни се, ни живое, ни мертвое. Наглядное воплощение взглядов Хебульриха Укумбийского на литературу. Кромешный ужас, если называть вещи своими именами... Вы когда-нибудь пробовали оживить мертвеца, сэр Макс? Чтобы, к примеру, заставить его ответить на какой-нибудь вопрос, или просто помучить?

—Не раз в этом участвовал, — кивнул я, невольно содрогнувшись. — Помучить — нет уж, спасибо, так мы не развлекаемся. Но ради дела приходилось.

—Тогда вы можете хотя бы приблизительно понять, что представляют собой Миры Мертвого Морока. В них есть движение, звук, редкие проблески сознания и даже память, но нет жизни. Мой друг Чьйольве, пытаясь объяснить, что ему там открылось, сказал буквально следующее: «Бытие — движение, небытие — покой. И нет для них ничего мучительней, чем приобретать свойства своей противоположности. Я видел небытие, которому пришлось прийти в движение, и с тех пор сердце мое переполнено его страданием»... Сэр Макс, да что с вами?

Я взял себя в руки и ответил:

—Ничего такого, чего не может пережить человек. Просто я, наверное, отчасти знаю, о чем говорил ваш друг. Несколько раз мне доводилось вставать на след мертвеца...

—Никогда прежде не слышал, чтобы Мастер Преследования шел по следу покойника, — удивился Магистр Шаванахола.

—Ну, их счастье, — вздохнул я. — Надеюсь, мне тоже больше не придется. Но если это хоть немного похоже на то, что открылось Магистру Чьйольве в Мирах Мертвого Морока... Тогда я понимаю, почему он поначалу сошел с ума. И почему, оклемавшись, сразу наложил Заклятие Тайного Запрета на занятия художественной литературой, на все времена, тоже понимаю. Даже не стану больше удивляться, как он это сумел. В некоторых ситуациях делаешь невозможное просто потому, что не сделать — гораздо более невозможно. И почему он взялся за такое заведомо безнадежное дело, как уничтожение Миров Мертвого Морока, это я теперь тоже понимаю. Гораздо лучше, чем хотелось бы, честно говоря.

—Похоже на то, — согласился Шаванахола. Встал,

подошел ко мне, положил руки на плечи. Такой простой дружеский жест — дескать, эй, выше нос, все хорошо, ты не один, мы живы, а за окном чудесный пасмурный вечер, чего еще желать.