Маковое Море

Связанный Калуа на корточках сидел меж двух охранников, когда на палубу долетел вопль Мунии, эхом вторивший крику Дити. До этой минуты гигант был недвижим, но тщательно обдумывал свои действия на случай скверного оборота событий. Конвоиры, вооруженные палками и ножами, не опасны, размышлял Калуа, избавиться от них легко. Но что потом? Если вломиться в каюту охраны, где полно до зубов вооруженных людей, его убьют, прежде чем он успеет выручить Дити. Разумнее поднять тревогу, которую услышат во всех закоулках корабля, и лучший для этого способ — ударить в рынду, что висит в двух шагах. Услышав колокол, гирмиты взбунтуются, а на палубу выскочат ласкары и командиры.

Еще дома Калуа привык точно отмерять время и расстояние, считая колесные скрипы своей повозки. Теперь же он отсчитывал набегавшие волны, что заставляли шхуну вскидывать и опускать нос. После десятого нырка стало ясно, что дело неладно, и в ту же секунду раздался крик Мунии:

— Бхауджи! Что с тобой?..

Шхуна задрала нос, и палуба уподобилась крутому склону холма. Оттолкнувшись спиной от фальшборта, одним лягушачьим прыжком Калуа одолел половину расстояния до колокола. Конвоиры не успели опомниться, как он уже схватил веревку, притороченную к языку рынды. Однако гигант немного замешкался, отвязывая ее от рым-болта, что дало время стражам очухаться и атаковать: один бил его палкой по рукам, а другой повис у него на спине, стараясь повалить на палубу.

Сцепив связанные руки в один громадный кулак, Калуа сбил с ног лупцевавшего его охранника. Потом, ухватив за шкирку, сдернул со спины второго и грохнул его о палубу. Затем отвязал веревку и ударил в набат.

В эту секунду очередная волна резко накренила шхуну. Первый охранник уже почти встал, но теперь снова рухнул, а второй, подбиравшийся к Калуа, отлетел к борту и повис на скользком леере, судорожно ища опору. Будто желая его стряхнуть, «Ибис» накренился еще сильнее, и пенный гребень утащил свою добычу на глубину.

* * *

Звон колокола вновь превратил трюм в барабан. Обескураженные гирмиты сбились в кучу, прислушиваясь к суете на палубе, нараставшей крещендо. Сквозь барабанную дробь топота доносился хор встревоженных голосов:

— Адми гирах! Человек за бортом! Декхо пичил! За корму смотреть!

Несмотря на суматоху, движение шхуны не изменилось — она все так же мерно вспахивала океан.

Потом вдруг открылся люк, и в трюм втолкнули Дити с Мунией. Не мешкая, Полетт протолкалась к ним сквозь толпу взволнованных гирмитов:

— Что случилось? Как вы?

— С нами все в порядке, — еле выговорила Дити, еще не оправившись от потрясения. — Колокол нас выручил.

— Кто звонил?

— Мой муж… Произошла драка, и один охранник упал за борт… случайно… Но мужа обвиняют в убийстве… его привязали к мачте…

— Что с ним сделают?

— Не знаю… — всхлипнула Дити, заламывая руки. — Не знаю, Глупышка… Субедар пошел к офицерам… Решать капитану… Только и надежды, что он смилуется…

В сумраке проскользнув к Полетт, Муния взяла ее за руку:

— Глупышка, как там Азад?

Та ожгла ее взглядом:

— После всего, что натворила, ты еще спрашиваешь?

— Ничего не было, правда! — Муния расплакалась. — Мы просто разговаривали. Все очень плохо?

— В любом случае расплачиваться ему. Его избили до потери сознания. Лучше держись от него подальше.

* * *

Захарий все никак не мог привыкнуть к одной особенности морской жизни, продиктованной неизменным ритмом вахт. Цикл из четырехчасовой службы и четырехчасового отдыха (не считая утренних и вечерних двухчасовых полувахт) требовал его пробуждения именно в то время, когда он спал без задних ног. В результате он уподобился обжоре, что при любой возможности набивает брюхо, и сокрушался о каждой минуте, не потраченной на пиршество сна. Во сне слух отключался от всяких посторонних шумов, и Захария не тревожили ни выкрики команд, ни шум моря, ни свист ветра. Однако сознание продолжало отсчитывать склянки и даже в самой глубокой грезе помнило, сколько еще осталось до следующей смены.

Нынче вахта Захария начиналась в полночь, а потому вскоре после ужина он завалился в койку и беспробудно спал до набатного звона рынды. Мгновенно проснувшись, Захарий натянул штаны и бросился на корму, где вахтенные пытались разглядеть утопающего. Выглядывали недолго, ибо шансов уцелеть в волнующемся море почти не было: пока спустят паруса и развернут корабль, охранник десять раз утонет. Однако Захарий не мог просто так уйти, а потому оставался на корме, даже когда бессмысленность этого стала абсолютно очевидной.

Виновника несчастья привязали к мачте, а капитан вместе с субедаром Бхиро Сингхом и переводчиком Ноб Киссином-бабу заперся в своей каюте. Час спустя Захарий готовился принять вахту, но стюард Пинто передал ему приказ явиться к капитану. В кают-компании он присоединился к мистеру Чиллингуорту и мистеру Кроулу, которые уже сидели за столом. Пинто обнес их стаканами с бренди.

— Пошел вон, — бросил ему капитан. — И не вздумай ошиваться под дверью.

— Слушаюсь, саиб.

Дождавшись ухода стюарда, мистер Чиллингуорт мрачно произнес, вертя стакан: