Макошин скит

– Пройди вверх по тропинке, встань во-он у той коряги, пожалуйста, – он показал рукой в направлении поломанного дерева, почти перегородившего тропинку к почерневшему остову часовни. Стас покосился на него:

– Ты меня что ли фотать собрался?

Раф уже снимал крышку с объектива, настраивал аппарат, посмотрел на стилиста:

– Надо четко размерить, куда Зои поставить… Холодно, простынет босая, вон, лед на лужах.

Стас фыркнул:

– У-у ты господи, – но направился к коряге: – Мы так-то ей за это деньги платим.

– Стас не будь свиньей… Стой где стоишь! – он поднял вверх руку. – Замри. А теперь ме-едленно поворачивайся ко мне через левое плечо.

Стас скривился, но сделал, как тот хочет. Рафаэль сделал еще несколько снимков. Семен, поставивший последний фотозонт, развернулся к нему и замер – он всегда чувствовал себя заговоренной коброй, когда наблюдал, как Рафаэль работает. Казалось, фотоаппарат становился с ним одним целым, его глазами, руками, а сам фотограф – будто парил над мерзлой землей. Он передвигался быстро, не спуская пристального взгляда с объекта фотосъемки. Чуть приоткрыв рот, будто на одном вздохе, он следовал за объектом, растворяясь и становясь призраком. Только щелчки затвора фотоаппарата, словно сердцебиение железного робота.

Это завораживало.

Забывшись, Семен облокотился на стойку и едва не перевернул ее. Засмущавшись, чертыхнулся, виновато оглянулся на Рафаэля – тот, кажется, даже не заметил, продолжал работать с камерой, выискивая лучшие ракурсы.

Из салона машины появилась Татьяна:

– Мы готовы. Стас, чего там с костюмом? Колдуй!

И тоже подошла ближе к Рафаэлю, заглянула через его плечо на экран фотоаппарата, хмыкнула.

– Стас, а из тебя отличная модель получается, – засмеялась в голос. – Немного задница широковата, но если подкачать… Хоть нижнее белье от Гуччи рекламируй.

– Вот себе и подкачивай… И нечего на мою задницу пялиться, – Стас, проходя мимо нее, ворчал: – Талантливый человек должен быть талантлив во всем…

– Должен, но не обязан, – Татьяна села на свой фирменный конек – доставать Стаса за работой.

Стилист посмотрел на нее сердито, но без злости.

Рафаэль отвлекся от объектива, покосился на Татьяну:

– Звезда моя, а ты его смени лучше… Только выше поднимайся, и чтобы угол часовни оказался слева от тебя, – Рафаэль определился с одним из удачных ракурсов, прикинул, как он будет смотреться с Зои. Теперь проверял другой ракурс.

Татьяна послушно заняла нужное ему место, театрально воздела руки к тусклым еще небесам, пропела:

– О боги всемогущие, пошлите температуру плюс шестнадцать, шоколадку и нормальный кофе!

Рафаэль снимал и ее. Не обращая внимания на баловство визажиста, командовал:

– Правее встань. Правая нога выше, как будто шагаешь по лестнице… Нет, развернись. Теперь как будто спускаешься…

– Раф, не старайся, я просто не фотогеничная, – Татьяна лукаво щурилась.

Рафаэль забрался на валун, присел на корточки перед девушкой, поймал в объектив веснушчатое лицо:

– Не напрашивайся на комплимент, – пробормотал рассеянно и снова уткнулся в экран. Встав в полный рост, кивнул девушке: – Все, можешь идти в машину…

Татьяна весело козырнула:

– Есть, босс…

Семен подошел ближе:

– Раф, сухой лед нести? Или ты передумал?

Фотограф кивнул:

– …Стас! Что Зои, готова? У нас десять минут, пока солнце не переместится, потому всю экспозицию перестраивать…

Фотомодель выбралась из минивэна, предусмотрительно бросила на мерзлую землю тапочки, сунула в них ноги. Рафаэль поманил ее к себе, указал на место, где только что стояла Татьяна:

– Сюда, – протянул ей руку, помог взобраться по крутой тропе. Дождался, когда девушка снимет тапочки, отдаст их Семену, чтобы не попали в кадр. Удовлетворенно кивнул: – Так… Что тебе навевает это место?.. Не говори. Думай об этом.

Зои огляделась, поежилась, зябко поджала пальцы на ногах. Рафаэль сделал первые кадры, считывая эмоции девушки.

Та прошептала:

– Тоску, уныние, безнадежность. Как последний приют, который не дает успокоение, а только забвение…

– Круто, давай пока с этой эмоцией, поработаем.

Зои то поворачивалась к часовне, то отворачивалась от нее, заплетала волосы, присев на черные камни, щурилась на восходящее из-за часовни солнце. Подходила ближе к почерневшим стенам, дотрагивалась до них пальцами, обнимала себя за плечи. Ветер трепал пшеничные волосы, золотил их. А Рафаэль фотографировал, фиксировал кадр за кадром, отчетливая понимая, что… не то.

Созданный образ не жил, не дышал.

И фотограф не понимал, в чем дело.

Искал. Продвигался ощупью, уже забыв о конкурсе, об ожиданиях команды и собственных амбициях, сосредоточившись только на том, что работа «не идет», кадр не слушается, эмоция утекает, рассыпается.

Подозвал Семена – тот ловко брызнул на руку модели воду из пульверизатора:

– Это чтобы не обжечься, – пояснил.

Зои посмотрела с тревогой на него, перевела взгляд на фотографа. Тот успокаивающе кивнул:

– Один кадр. Две секунды.

Семен положил в центр девичьей ладони плотный ватный шарик.

– На счет три.

Рафаэль приготовился, поднес фотоаппарат к лицу, рассматривая девушку в объектив.