Сейчас вы снова будете смеяться, но Шкуро раньше тоже был красным комдивом. Потом Кубань, где сформировались его части и были вооружены красными, подверглась продразверстке, и конница Шкуро ударила по красным.
Интеллигент Деникин потомственного казака Андрея Шкуро недолюбливал – за партизанщину, жестокость и пронзительный национализм. Антисемитизм был самой острой нотой в этом национализме.
Конное соединение Шкуро состояло из терских и кубанских казаков и остатков Чеченской кавалерийской бригады (с Великой войны еще).
Еврейская рота отстреливалась до последнего, нанесла урон и была вырублена под корень.
Что характерно – вскоре она была воссоздана и воевала почти до 1921.
С юго-востока драли повстанцев белые, а с северо-востока зло напирали красные. А на западе стоял твердо Петлюра. Коробочка. Ну?
И вот – Жмеринка. Осенние сады, и не одного еврея: кто и жив – затаился ниже травы.
Из Винницы приезжает Петлюра. Штаб, синие жупаны тонкого сукна, смушковые шапки с малиновым верхом, конная сотня на сытых конях – личная охрана.
– Та и хде же ваш батько?
– Дуже захворав батько, пан головной атаман, вже боялысь, шо помре!
Вчера назначили Шпоту начальником штаба (из комполка). Вид у Шпоты – на зависть самостийным. Ус смоляной, очи черные, чуб выбрит оселедцем по-запорожски и из-под мерлушковой папахи за ухом выпущен. И чешет на богатой мове чище Тараса Шевченки. Щирый украинец, свой брат, хрен ли нам москали!.. И отправил лукавый Махно на переговоры Шпоту в нейтральную Жмеринку: Петлюра в Виннице ставку держит, Махно в Умани пока расположился.
И охрана у Шпоты – таки же гарны парубки. И о чем бы им с хлопцами Петлюры спорить?..
– Ну, и яки ж твои полномочия, шанувный голова штабу? Предъявишь, чи как?
Свистнул Шпота, подали ему портфель, из портфеля папку, из папки бумаги: мандат, патент, грамота, нота – все напечатали в походном штабе Махно на «американке», переносном печатном станке. Жить захочешь – не то еще предусмотришь.
Махно «изъявлял согласие», «признавал линию», «уважал старшинство» и «предлагал сотрудничество» на условиях «справедливого военного союза» в целях «полного освобождения ридной Украины от ига москалей, офицеров и коммунистов». Ну – и кто же откажется от такого союзника? Петлюре самому ребра сдавили, так что аж начинка лезет.
Итого. Махно обязуется идти рейдами на восток – бить белых, резать коммуникации и глотки, рвать подбрюшье деникинской армии. А Петлюра стоит против красных, прикрывая заодно и его тыл. Раненых оставляем по хатам – петлюровцы их не забижают, при возможности чем и помогут.
Выпили; обнялись, подписали подготовленный писарчуками документ. Привет батьке, пусть выздоравливает.
…Махно, со своим штабом и культпросветом при участии интеллигентского элемента, уже впитал этику гражданской войны. В этот самый день он издал прокламацию «Кто такой Петлюра?», объясняя вынужденность и временность этого союза. Чтоб свои бойцы не смущались. А если к Петлюре попадет? А скажем, что провокация красных – чтоб нас расколоть.
…К этому моменту войны все уже привыкли обманывать всех. Вот только белые были какие-то… упертые.
Генерал Слащев у Деникина был вроде нелюбимого аварийщика: им затыкали дыры, он спасал ситуации – но был нелюбим за талант и победы. Он был неполитесен. Злорадно говорил бестактности. Наживал врагов. Был обиден своим профессиональным превосходством.
Отбросив и рассеяв Махно, Слащев требовал у Ставки: дайте время, позвольте добить, тыл необходимо зачистить! Деникин менторским тоном поучал: тыловые коменданты сами справятся с мелкими группами, Слащеву же надлежит присоединиться к общему наступлению на север, брать Москву. Да они нас от южных баз отрежут, Ваше Превосходительство! Уничтожат коммуникации – и конец наступлению, а второго шанса не будет, силы тают! Я вас отстраню от командования в случае неподчинения, генерал.
Махновская армия восстанавливалась не по дням, а по часам. Из деревень, из щелей и запечков выползали селяне с винтовками, выводили тачанки из клуней, ехали ночным шляхом резать белых по гарнизонам.
Выстригались тачанками стойкие офицерские полки. Грабились склады и магазины с боеприпасами и амуницией.
– Отлично! – потирал руки Троцкий, получая донесения в своем штабном вагоне.
– 1-й Симферопольский и 2-й Лабинский полки разбиты махновцами, ваше превосходительство, – докладывали Деникину, почти достигшему Тулы. – Резервов практически не осталось.
…На курганах вдоль железной дороги засели повстанцы, и скупыми очередями (патронов всегда уже мало) сдерживали наступление цепей 13-й пехотной дивизии. Пыхнул один из множества прозрачных винтовочных огоньков, стукнул неразличимый в треске перестрелки выстрел, свистнула одна из множества девятиграммовых винтовочных пуль, и опустил голову на пожухшую траву еще один боец вольной республики.
Похоронили Савву Махно в родном Гуляй-Поле, рядом с отцом и старшим братом, и снова плакала поседевшая мать на руках двух оставшихся младших, и бил салют, и давал клятву Нестор.
Кончался 19-й год, и шел 20-й.