Происхождение Маруси Никифоровой осталось малоизвестным. «Из мещан». На нескольких сохранившихся фотографиях отображена не актриса и не киска. Нефотогенична: дубовая рожа. Остались воспоминания: резка, хладнокровна, мгновенно соображает и решает, жестока.
Отряд ее никогда не превышал сотню конных. Был молниеносен и неуловим – поскольку в той серьезной круговерти ни одна серьезная сила не снисходила до того, чтобы тратиться на поимку блохи – досадливой, но неопасной, ничего не решающей! Чуть что – отряд смывался, да и хрен с ним. Он был вроде рыбки-лоцмана при акулах, шакале меж волчьих стай.
Отчасти потому большевики еще в апреле 1918 прикрыли у себя анархистов – что любой разбойник мог объявить себя анархистом, отказать в подчинении кому угодно и успокаивать смущенные души бандитов приличной идейной подкладкой. Приблудившихся же «идейных» анархистов банды охотно кормили и слушали вечерами их рацеи о теориях, как уголовные на нарах велят вечером «романисту» «тискать роман», т.е. развлекать их беллетризованной байкой об изячной и авантюрной жизни.
К Махно Марусечка прибилась еще в Александровске. Ее интересовали города, потому что там были хорошие вещи. Ее интересовал Махно, потому что давал вольности и «крышу». Махно терпел ее как еще одного борца за анархию, легкого на подъем и привыкшего к самообеспечению и самоснабжению. Вот – все до нас тянутся!
О, это мог бы быть роскошный мелодраматичный сюжет из времен революции: два альбатроса, нашедшие друг друга в огненной буре. Но он был более идейный, и стал попрекать ее непринципиальностью, а она была более взбалмошная, и укоряла его за назидательность. И, плача скупыми слезами, эти души, созданные друг для друга, расстались, чтобы продолжать борьбу порознь и встретить неизбежную смерть в одиночку.
В серьезном бою отрядик Маруси был бы уничтожен, и она берегла своих, уводя от ударов: они не хотели умирать, они хотели грабить буржуев и убивать офицеров при надежных гарантиях победы и малого риска. Озверевший как-то батько отрядик расформировал, а Марусю загнал в лазарет сестрой милосердия. Этот вариант монастырского покаяния беззаветной борчихе мгновенно осточертел, и она вымолила у Махно отпустить ее с хлопцами: ведь анархия – это всем воля?
В то время белые вышибли красных из Таврии, и следом сами пошли на север. «Белые тылы» оказались силовым вакуумом, и Маруся порезвилась на славу в хлебном и теплом Северном Крыму. Пока не нарвалась на нормальную роту, уничтожившую ее банду. Удостоилась в симферопольской контрразведке встречи лично с генералом Слащевым: победоносный командир полюбопытствовал, что за феномен. После чего была повешена. У Слащева в тылу всегда был порядок и дисциплина.
Вы сейчас будете смеяться, но Григорьев тоже был красным комбригом. А потом – красным комдивом. А потом только перестал ими быть.
В Великую войну он хлебнул честного лиха, и к 17-му году выслужил офицерские погоны. Которые тут же и снял, потому что произошла революция (первая), и образовалась Центральная Социалистическая Рада. И Григорьев стал служить Раде. То есть под началом секретаря по военным делам Симона Петлюры.
Потом Раду сменил гетман Скоропадский, Григорьев послужил еще – и ушел к ставшему «авторитетным полевым командиром» Петлюре под Винницу: он был самостийник и не любил служить немцам.
Увы: петлюровцы грабили население и убивали найденных офицеров. Григорьев сам был местным, и сам был офицером, и не уважал конторщика Петлюру. А красные все засылали агитаторов! И обещали те агитаторы все, что хотелось слушателям. Агитпроп Троцкого работал хорошо. За плохую работу расстреливали. Могли и просто расстрелять. Для бодрости.
Красные сирены спели ему о братстве всех трудящихся и пообещали патронов немерено и подобающий чин. И все кивали на Махно – даже он понял и сотрудничает!
И григорьевская «республика» образовалась больше махновской! Его полки взяли Николаев, Херсон, Одессу! Вот чьи красные бойцы входили в эти города под красными знаменами.
Из справедливости отметим, что французские «интервенты» оттуда как раз перед этим смылись сами – во исполнение союзнических обязательств по версальскому миру. Так что «освобождать» было, в общем, и не от кого – что облегчало более приятные стороны освободительного процесса: повеселиться и пограбить.
Григорьеву жутко понравилось быть красным комдивом. Он никогда в жизни не жил так хорошо. И власти такой не имел. А жидов и умников он недолюбливал. И вообще стал соображать о самостийной Украине без Петлюры: и сами управимся!
Товарищ Троцкий дал разгон товарищу Антонову-Овсеенко: атамана вырастили?! И с ходу придумал гениальный план, традиционный и простой: полки героического комдива Григорьева двинуть на Запад, в Европу, в Румынию: резать бояр, освобождать классовых братьев, помогать молодой Венгерской революции. А мы получим Украину без военной силы и сопротивления. А Григорьеву в отрыве от родных баз ноги-руки-то руманешти быстро повыдергают. А нет – так мы поможем, там видно будет.