Македонский Лев

Фетида вдруг обнаружила, как улетучивается ее хорошее настроение, и неловкие извинения Мотака не смогли сгладить ее эмоционального спада. Они закончили завтракать в молчании, и Мотак вернулся на кухню, чтобы приготовить для Пармениона его дневную порцию сильфиума.

Сын. Дар, который она никогда не сможет преподнести Пармениону.

Она давно знала, что бесплодна, потому что не страдала месячными периодами кровотечения, которые переживали все другие женщины. Но лишь с тех пор, как она стала жить с Парменионом, это знание превратилось в горькое бремя. Парменион никогда не заговаривал об этом, и это ее утешало, но она знала, что все мужчины рано или поздно достигают в своей жизни той точки, когда желают получить наследника.

Она услышала появление Пармениона, но не обернулась. Его руки прикоснулись к ее плечам, губы поцеловали сзади в шею.

— Доброе утро, госпожа, — проговорил он.

Она улыбнулась. — Ты спишь все дольше и дольше, — хихикнула она. — Похоже, ты становишься старым и ленивым.

— Я был с Калепием почти до рассвета.

Она взглянула ему в лицо. — Что, опять война?

— Не знаю. Эпаминонд собрался в Спарту, говорить с Агесилаем.

— Разумно ли это? — спросила она.

— Там будет встреча всех городов. Агесилай обещал беспрепятственный въезд, Афины также будут представлены. Это может принести долгосрочный мир.

— Но сам ты так не думаешь?

— Я не могу составить определенного мнения. У меня есть опасения, что Афины со Спартой заключат договор, оставив Фивы в одиночестве. Если дело в этом, то Агесилай получит свободные руки для введения войск в Беотию — и в этот раз мы столкнемся с ним лицом к лицу.

— Фивы против Спарты, — прошептала она.

— На смерть, — сказал он.

— И этого ты хочешь? — вдруг спросила она.

— Что ты подразумеваешь?

— Ты ненавидишь спартанцев. Нужен ли тебе на самом деле мир?

— Ты хитрая женщина, Фетида. Но ты права. Мир мне не нужен. Эти годы были тяжелы, но теперь я как никогда близок к своей мечте. В один прекрасный день спартанцы придут — и я получу своё возмездие.

— А потом? — настояла она.

— Что я могу сказать? Я столько жил, не имея никакой иной мечты; я не могу ничего представить себе после падения Спарты. Они столько отняли у меня, и заплатят за каждое свое деяние позором и кровью.

— Либо так — либо ты умрешь, — заметила она.

— Одно или другое, — согласился он.

***

Парменион скомандовал прекратить тренировочный бой, и воины Священного Отряда спрятали мечи в ножны. В полной боевой экипировке они страшно потели. Некоторые опустились на высушенную глину учебной площадки, иные отошли в тень к Могиле Гектора.

— Не пытайтесь расслабиться, господа, — объявил Парменион. — Десять кругов будет достаточно, чтобы размять эти усталые мускулы.

Поднялся тяжкий стон, но все же мужчины начали бег. Парменион уже собирался присоединиться к ним, как вдруг увидел юного мальчишку, который сидел за деревом и внимательно наблюдал за тренировкой. Подросток был лет тринадцати, с темными, вьющимися волосами и лицом, которое в скором времени обещало стать весьма привлекательным. Но именно выражение на его лице затронуло в Парменионе какие-то струны. Лицо было неподвижным, все эмоции словно спрятаны под маску, и Парменион вспомнил свое собственное далекое отрочество, все издевательства и побои, что пережил он в Спарте.

Он прошагал к мальчишке. — Изучаешь искусство войны? — спросил он.

Парень встал и поклонился. Он не был высок, но сложен крепко. Его темные глаза замерли на лице Пармениона. — Полезно изучать методы иностранцев, — сказал он мягко.

— Почему полезно?

— Когда-нибудь мы можем оказаться врагами. Если станет так, то я буду знать, как вы сражаетесь. Если же будем друзьями или союзниками, то я буду знать, в чем смогу положиться на вас.

— Понимаю, — сказал Парменион. — Ты смышленый молодой человек. Быть может, ты принц?

— Так и есть. Я принц Македонии. Меня зовут Филипп.

— А я Парменион.

— Знаю. Я видел тебя на состязаниях по бегу. Почему ты соревнуешься под македонским именем?

Парменион сел, приглашая мальчишку расположиться рядом с собой. — Моя мать была македонка, — объяснил он. — Это посвящение ей. А ты — гость нашего города?

Парень рассмеялся. — Не надо церемоний, Парменион. Я заложник, захваченный, чтобы Македония вела себя хорошо. Но жизнь здесь неплоха, и Паммен хорошо обо мне заботится. Думаю, это лучше, чем оставаться в Македонии. Там я скорее всего был бы убит завистливым родственником.

— Мрачные слова, юный принц.

— Мрачные, но справедливые, — сказал мальчишка. — Я — один из многих братьев и полубратьев, каждый из которых имеет какое-то право на трон. Не в наших правилах оставлять конкурентов в живых. И, думаю, в этом есть определенная логика.

— Похоже, ты принимаешь свою судьбу с большим смирением, юный принц.

— А что мне остается?

Парменион улыбнулся. — Это не тот вопрос, на который я смогу ответить. Я не принц.

— Нет, — согласился Филипп. — И я не хотел бы быть им. Так же как и царем. И уж точно не в Македонии.