Макар-Следопыт

— Далеко брат, отсюда не видать! Сказать не могу.

— Мне все можно, я лучший друг Мартына, Макар-Следопыт.

Рабочий ахнул и широко раскрыл глаза. Затем, схватив мальчика за руку, втащил его в комнату и там усадил за стол.

— Так вот ты кто! Что же ты мне раньше не сказал! Ах, какая досада, какая досада! Мартын часто вспоминал тебя, жалел, что ты не здесь. Что бы тебе вчера утром приехать!

— Чорт возьми! — топнул ногой Макар. — Я задержался из-за заговора Черной горы! Если б я только знал!

— Черная гора?! Ты — черногорец?! — вскричал рабочий.

— Да. А вы о ней слышали?

— Как же не слыхать! Эти молодцы-детишки нам здорово помогают. Говорят, вы вчера взорвали артиллерийский склад.

— Собственноручно! — гордо усмехнулся Следопыт. — Да самая наша главная попалась, вот горе. Хотел просить Мартына выручить ее.

— Попалась? Что ты говоришь! — всплеснул руками рабочий. — Ай-ай-ай, Мартына тебе уж не догнать!

— Так куда же он уехал?

— В Азию!

— В Азию?! — вскричал Следопыт, вскочив со стула. — Кто ж он такой?

— Ох, брат, и сам не знаю. Дисциплина! Ничего не поделаешь: лишнего болтать не приходится. Мартын только и сказал мне: «если кто из наших приедет и будет меня спрашивать, отвечай, что уехал в Азию».

Бедный Следопыт грустно опустил голову: вот так не повезло! Не в Азию же бежать за Мартыном! Эх!

Но сейчас же блеснула другая мысль: раз Мартына нет, то ничто уж не может привязывать Макара к Харцызску и Украине: теперь он не только в праве, но даже должен все свои силы положить на то, чтобы изловить Балдыбаева и отобрать у него Любочку. Вперед же! Нечего медлить!

Он поднялся с табуретки и протянул руку рабочему.

— До свиданья, товарищ! Делать нечего, опоздал. Поеду выручать нашу черногорку, Мартына ты увидишь когда-нибудь?

— Не знаю. Может быть.

— Если увидишь, скажи ему, что Макар-Следопыт его помнит и надеется с ним когда-нибудь встретиться.

— Скажу, скажу, дорогой.

— А теперь — прощай! Пойдем, Дружок!

Макар вышел из домика и зашагал обратно к станции. Грустно было у него на душе: лишиться лучшего друга, оторваться от командарма и своих, расстаться с Егоркой и, кто знает, может быть никогда не догнать его и не разыскать! Следопыт почувствовал себя бесконечно одиноким. Присев на лавочку на станции, он привлек к себе Дружка и, погладив его по голове, сказал;

— Ну, Дружок, одни мы с тобой остались, неразлучные! Что-то нам готовит впереди наша судьба?

Следующий поезд в Таганрог отправлялся из Харцызска только в три часа ночи. И с этим поездом Следопыт должен был пуститься наудачу в темное, неизвестное, сулящее много бурь и волнений — будущее.

Часть третья

I. О том, что гласила первая надпись и какое решение принял Следопыт

К платформе таганрогского вокзала медленно подкатил пассажирский поезд, битком набитый военными, ранеными и просто заблаговременно удирающими перед бурным натиском Красной армии беженцами с грудой домашнего скарба и усталыми, испуганными детьми; все эти люди были озабочены, растерянно суетились, расспрашивали о поездах, уходящих на юг, и казались совсем сбитыми с толку. Они привезли с собой вести с севера о том, что Красная армия уже отобрала у белых Курск и быстро продвигается к Харькову; слухи эти увеличивали общий страх и нервное беспокойство.

Среди всеобщей суматохи спокойным казался только один пассажир, — крепкий, ладно скроенный паренек, который не спеша вышел из вагона и озираясь пробирался сквозь толпу. Это был Макар Следопыт. Насмешливыми и озорными глазами оглядывал он бестолковую сутолоку, растрепанных барынь с картонками и узлами, встревоженных помещиков, выгружающих на платформу громоздкий багаж, каких-то отставных генералов с трясущимися головами, спешивших в комендантское управление.

«Эк их, словно бурей подхватило!» — думал Макар, посмеиваясь. — «Что, братцы, видно пришло время щукой-рыбой по морю плыть, птицей-коршуном в небеса лететь? То-то! Не совались бы сдуру с нами воевать».

Единственно, кого жалел Макар, были маленькие дети: измученные долгой дорогой, толчеей и беспокойством, они сиротливо сидели на вещах, заброшенные и робкие, тихонько плакали, когда родители отлучались за вещами; многие лежали, свернувшись на чемоданах, спали или бормотали что-то невнятное: должно быть, это были заболевшие в дороге, которые бредили в жару. Сердце сжималось у мальчика при виде таких, и он тихонько сжимал кулаки:

— Ах, негодяи, негодяи! Сами бегут, как крысы, да и детей мучают: сколько их тут перемрет! Эти-то в чем виноваты, что их тятька глуп?

Он шел по платформе в сопровождении своего рыжего Дружка, и сердце его чуть-чуть замирало: подумать только! — теперь он в Таганроге, в ставке главнокомандующего всей Добровольческой армией, — один, красноармеец-разведчик, в самом сердце неприятеля. Как бы не попасться еще, небось тут каждый пятый прохожий — шпик и доносчик. Проболтаешься — и повиснешь на первом попавшемся фонаре! Надо держать ухо востро и поменьше болтать языком. А потому лучше скорей приниматься за дело.