Майские ласточки

Полученные в десятом классе от Ивана Тихоновича пятнадцать тетрадочных страниц с рисунками воздушного боя 16 апреля над Берлином, он воспринял, как желание оправдаться, уйти от ответственности. Не один раз он перечитывал письмо, разбирался в схематических рисунках боя, где красные крестики обозначали Як-3, а черные — Ме-109. Он обвинял командира эскадрильи, что тот бросил своих летчиков на произвол судьбы, и атаковать ему с высоты надо было не ведущего четверки «мессершмиттов», а левую, крайнюю пару фашистских истребителей. Он находился к ним значительно ближе. Атакуя ведущего четверки Ме-109, старший лейтенант Очередько подставил под удар своего ведомого лейтенанта Сергея Ромашко.

Олег написал письмо не в мальчишеской запальчивости, а как строгий судья. И чувствовал себя правым. Ему казалось, что он заступается за честь матери, оставшейся без мужа, справедливо высказывает свою боль и за себя лично, выросшего без отца и лишенного права носить его фамилию. О возникшей близости его матери с Очередько он ничего не знал, но если бы до него дошел такой слух, он бы жестоко ее осудил. По его мнению, она не имела права изменять памяти отца и поэтому ревновал ее к каждому мужчине, сначала бессознательно, а потом с возрастающей настойчивостью.

Он не захотел встречаться с Очередько — начальником управления, и сам решил без посторонней помощи и забот найти свое место в жизни.

Молодые летчики жили в общежитии. Соседом Олега по комнате оказался невысокий, щуплый парень с редкими волосами — Томас Кузьмичев. С длинным носом и оттопыренными, просвечивающими ушами, он напоминал Буратино из детской книжки.

Летчики подружились. Томас Кузьмичев, как старожил, взял шефство над товарищем. Знакомя Олега с городом, где мостовая, тротуар и дома были деревянными, затащил его в ресторан «Север».

— Здесь удивительное меню, — сказал он, внимательно разглядывая карточку. — Нигде такого не встретишь, — повысил голос, чтобы слышала официантка: — Сколько облетал городов, не счесть, а нигде не встречал такой изобретательности. Послушай, Олег: «Настойчиво предлагаем». Интересно, что нам сегодня предлагают? Борщ украинский, суточные щи. Пойдем дальше. «Подумайте о втором блюде». Познакомимся: азу, поджарка из оленины, котлеты по-салехардски. «Предлагаем выпить в меру», — понизив голос, прочитал с особым выражением: — водка «Столичная», коньяк «Отборный». А вот мера у каждого своя. У тебя какая, Олег? Я закажу для стартового начала по бутылке «Столичной» и «Отборного».

— Да, Томас, меры у всех разные, — сказал Олег, покусывая губы. — Ради нашего знакомства я выпью с тобой рюмку коньяку. Пятьдесят граммов. Но не больше!

— У нас на Севере так не пьют, — с сожалением протянул Кузьмичев и подмигнул внимательно прислушивающейся к разговору официантке в парике. — Ты, Олег, позоришь авиацию, унижаешь меня перед женщиной.

— Слава алкаша мне совершенно ни к чему, — резко оборвал Олег. — Все чемпионы зеленого змия кончают одинаково.

— Чемпионы, — Томас довольно потер ладонями. — Чемпионы! Олег, ты не понял розыгрыша. Я тоже не алкаш. Насмотрелся здесь на этих «романтиков». Прилетают за туманами, а работать не хотят.

Если Олег Белов восхищался командиром эскадрильи Ачкасовым, то Томас Кузьмичев с такой же любовью говорил о командире звена Нецветаеве. Однажды он растормошил Олега и заставил его одеваться.

— Собирайся скорее, Олег. Я балда, совсем забыл. Командир звена приглашал к себе на пельмени.

— Тебя приглашал.

— Не дури, Олег. Идем вместе.

— Незваный гость хуже…

— Чепуха. Нецветаев замечательный человек, открытая душа. — Томас Кузьмичев расхаживал по комнате, примерял разные галстуки и с жаром рассказывал о военном летчике Григории Ивановиче Нецветаеве. По его рассказам выходило, что лейтенант летал в разведывательном полку на Пе-2. Фотографировал линию фронта, укрепрайоны и вражеские аэродромы. Его два раза сбивали фашистские истребители, он горел, выпрыгивал на парашюте. После госпиталей снова возвращался в строй.

Олега взволновал рассказ, и он начал думать о командире звена уважительно, старался по-новому увидеть пятидесятидвухлетнего мужчину. Едва сдержался, чтобы не рассказать товарищу, что его отец Сергей Ромашко летал на истребителе. В последнем бою над Берлином сбил два «мессершмитта». Томас Кузьмичев уважительно относился к фронтовикам, и это его радовало. Представил, какой бы славой пользовался отец, останься он живым.

Нецветаев жил на берегу Оби. Одноцветные серые дома, почерневшие от промозглых ветров и дождей, тесно лепились один около другого, связанные между собой высокими поленницами дров. Как утес, над всеми домами подымался двухэтажный рубленый дом, прозванный «Уголком».

Летчики подошли к «Уголку» под гулкий раскат басистых пароходных гудков. Плотный туман полз по Оби белыми облаками. Пароходы и самоходные баржи, идущие в порт сверху и снизу, стали на якоря и тревожными гудками предупреждали друг друга об опасности.