Майские ласточки

— Иван Тихонович, побудьте с нами, — попросила Настя, и на ее глаза навернулись слезы. — Кто знает, когда еще встретимся! Рядом с вами я почувствовала себя снова в полку, ефрейтором оружейницей. Вы единственный, кому я могу излить душу. Подарите мне сегодняшний вечер!

— Хорошо, Настя!

— Простите меня, Иван Тихонович, — продолжала Настя. — Но для меня жизнь остановилась на последнем вылете Сергея. Сначала ждала, надеялась. «Сергей в госпитале! Сергей в госпитале!» — твердила я постоянно. Писала письма, посылала их во все госпитали. Узнавала новые адреса и снова писала. Ответы приходили неутешительные: Сергей Иванович Ромашко в списках не значится.

— Я слышал его последние слова: «Командир, завещаю…» Подполковник Варчук на КП успел записать все слова Сергея: «Всем завещаю навечно счастливую жизнь!»

— Сергей фашистам бы не сдался!

— Знаю. Они ведь расстреляли его отца и мать, как партизан.

— Сергей мне рассказывал, — Настя ладонью вытерла слезы. — Расстреляли в деревне Монастырищи, на Брянщине.

Как ни крепился маленький Одежка, сон сморил его. Напрасно он тер глаза руками.

— Ну, спать пора! — Настя поцеловала сына в щеку. Быстро разобрала постель и раздела мальчугана. — Иван Тихонович, не смотрите на дверь. Никуда я вас не отпущу. Завтра у меня выходной. Сама провожу в санаторий. Только не взыщите, положу вас на полу.

— Настя, я солдат! На полу спать, так на полу!

Настя выключила свет. Иван Тихонович разделся и лег на хрустящую простыню. Духовито пахло сеном. И хоть постель оказалась удобной, сон к нему не шел. Подперев голову кулаком, он задумался. Скоро ему демобилизовываться. Можно, конечно, надуть врачей на комиссии, но себя не обманешь. Не выдержать ему больших перегрузок и скоростей реактивного самолета. Здоровье уже не то, и он не тот безусый лейтенант. Кроме наград, после войны остались в теле осколки. К тому же он одинок. И в какой раз он снова подумал о Насте. До сегодняшнего дня его не заботили простыни, одеяла. Подошел срок — получай все со склада. А Насте все приходится покупать самой. Конечно, он должен оставить ей деньги, и вообще будет помогать каждый месяц, чтобы она себе особенно не отказывала и хорошо воспитала Олежку.

— Настя! — тихо позвал Иван Тихонович. — Вижу трудно тебе приходится!

— Не легко, — тихо ответила она, пряча вздох. — Не мед работать на стройке. А без мужа женщине еще труднее. Я давно бы могла найти мужа, да Олежке нужен отец, а такой пока не попадается.

— Да, Олежке нужен отец! — Иван Тихонович поднялся, подошел к Насте и поднес ее натруженную руку к губам.

— Настя, я не обманывал тебя и ты знаешь мое к тебе отношение. Я заменю Олежке отца, если ты позволишь. Клянусь, воспитаю, как родного сына.

— Спасибо за добрые слова, Иван Тихонович. — Настя робко ответила на поцелуй и на секунду прижала к груди голову летчика.

Иван Тихонович легко подхватил женщину на руки и начал ходить по комнате, укачивая ее как маленького ребенка. Удивлялся, какая она легкая. Останавливался и целовал в щеки, глаза, соленые от слез.

— Настя! — горло перехватило спазмой, и он нашел ее горячие губы.

Женщина ответила на его поцелуй, крепко прижалась к нему, давно соскучившись по ласке, простому человеческому участию.

— Настя…

Они лежали на матраце, ошеломленные тем, что произошло, но будущее для Очередько было теперь совершенно ясным.

— Настя, вы с Олежкой переедете ко мне. Я заберу вас сразу после возвращения из санатория. Да что я говорю, завтра поедем в полк. К черту санаторий, грязевые ванны!

— Иван Тихонович, не обижайтесь, но я не могу быть вашей женой, — тихо, но настойчиво произнесла она. — Я сейчас не подберу нужных слов, не знаю, как доказать свою правоту. Поверьте мне, так будет лучше. Вырастет Олежка и станет нашим судьей!

— Почему Тихонович? Иваном меня крестили. И ты знаешь, Настя, я не требую, чтобы ты сейчас, сию же минуту сказала, что любишь.

— Пойми, Иван, дорогой, милый и хороший. Может быть, я и люблю тебя. Но вижу, как Олежка ревнует меня к каждому мужчине. Не обижайся, но будет лучше, если мы останемся просто верными товарищами. Добрыми и хорошими товарищами!

— Я не могу тебя оставить! Несколько часов с тобой перевернули мою жизнь. Я понял, что все эти годы я искал тебя и Олежку. Это не красивые слова, поверь мне!

— Мне жалко тебя, Иван, — сказала она после долгого молчания с особой материнской теплотой в голосе, ласково перебирая его волосы руками. — Но, видишь, как сложно все складывается.

Иван Тихонович понимал правоту слов женщины. Она была мудрее его в житейских делах, и он не мог с ней спорить.

— Дорогая, помни. Я от своего слова не откажусь. Буду ждать тебя, и позволь помогать тебе. Я взял лишних три тысячи. Приеду — пришлю еще. Я обязан воспитать Олежку. Сын Сергея — мой сын. Сергей был мне роднее брата. Зачем я тебе все это говорю? Ты сама знаешь!

— Знаю, Иван. Сергей мне рассказывал, ты в бою загородил его своим самолетом.

— И это рассказал?