Тем временем Лечицкий, закончив беглый осмотр дома, поднялся по лестнице и засел в самой верхней комнате у окна с видом на озеро. Поняв, что это надолго, Меланюк только и ждавший момента, поспешил вниз.
Поспешно пройдя пустой темноватый коридор, Петро распахнул дверь и остановился, едва переступив порог.
Приподнявшись на своем покрытом рядном топчане, Малевич несколько секунд вглядывался в лицо Меланюка и только потом, бессильно откинувшись на подушку, сдавленно прошептал:
– Ну, наконец-то ты, а я уж ждал, ждал…
– Не мог я раньше, товаришу Малевич, не мог! Але як бы вы зналы, який я радый…
Меланюк с трудом овладел собой и, так и позабыв поздороваться, присел на краешек топчана. Малевич лежал неподвижно, и Петро испуганно схватил его за руку.
– Дядьку, дядьку, ви що?
Малевич медленно открыл глаза и улыбнулся.
– Ранен я, Петро. Еще не одужав…
– А той, ну… Пан Лечицький, як то?
– Да не знаю… Он меня случайно в лесу нашел. Мы еще с той войны знакомы.
– От воно що… А я думав, думав…
– Про это потом. Сейчас пан полковник что делает?
– У кимнати на верси биля викно засив.
– А-а-а, вспоминает, наверное… Он же вырос здесь.
Малевич на секунду расслабился и тут же жестко приказал:
– Про наше знакомство ему ни слова!
– Так, поняв… – Петро весь подобрался.
– У тебя связь есть?
Малевич приподнялся на постели, и Петро торопливо передвинул подушку, так чтоб раненому было удобнее. Теперь Малевич мог полусидеть, и, еще немного повозившись возле него, Петро наконец глухо ответил:
– Нема в мене звьязку, товаришу Малевич, нема… Спочатку був, а як воно усе завертелось, то й того нема, й той загинув, от и остався я сам по соби, щастя ще що ото вас зустрив… – Меланюк горько вздохнул. – Хиба ж я сподивавсь на це, як с товаришем Иваном мова була? Я гадав, ще пивроку, ну бо-дай ще рик, а воно ось як повертаеться…
Петро замолчал и, как-то сразу осунувшись, замер на топчане, глядя в одну точку. Малевич тоже некоторое время молчал, потом осторожно положил руку Петру на плечо и тихо встряхнул.
– Хлопче, а ты что думал, борьба за мировую революцию – это так? И у меня было такое… Я в двадцать четвертом в Налибокской пуще партизанил, а потом что? Потом до тридцать девятого в тюрьме ждал. А сейчас легче, Петро, поверь мне легче…
– Та як же воно легше, товаришу Малевич, як легше? – Петро разом стряхнул с себя оцепенение и с горькой отрешенностью сказал: – Фашисты наступають, хай им… Хваляться ось-ось Москву визьмуть. Брешуть, конечно, тильки далеко видийшли наши, ой далеко…
Наступило тяжелое молчание, потом, видимо, стремясь хоть как-то объяснить происходящее, Петро с запинкой, через силу, спросил:
– Дядьку, а может, тут, той, предательство?
Малевич помолчал и ответил так, как только и мог ответить, как думал и верил сам:
– Скажи, Петро, а ты предал?
– Ви що, дядьку? – Петро дернулся, как от удара. – Ви що?..
– А как ты считаешь, я предал?
– Як так можна казати, товаришу Малевич? – голос у Петра сел. – Хіба ж я вас не знаю?
– Тогда вопрос тебе, Петро Меланюк… Конечно, немцы сейчас и про врагов, и про друзей много чего болтают. Но вот скажи мне, ты веришь, что те сотни тысяч наших товарищей, что советскую власть ставили, а потом социализм строили, тоже предали?
– Нет! – на скулах Петра выкатились желваки.
– А раз так, товарищ ты мой Петро, и разговор о том лишний, хотя, если по совести, тех, кто с переляку немцам сраку лизать начал, тоже хватает…
– Я все зрозумив, товаришу Малевич! – Петро сглотнул застрявший в горле комок. – Що зараз робыты маемо?
– Пока приглядывайся. Людей ищи, товарищ Петро. Наших людей, – и, словно готовясь к важному делу, Малевич, прикрыв глаза, откинулся на подушку…
Сидя у себя в «кабинете», Петро весело постукивал пальцем по чернильным пятнам, еще оставшимся на выскобленной столешнице. Стол полицаи отыскали где-то в школе. Меланюк приказал его вымыть и велел поставить в облюбованную им комнатушку. Кроме пятен на столе были еще чернильница-непроливайка и простая ученическая ручка с мягким пером «рондо».
Еще недавно это помещение казалось Меланюку самым опостылевшим местом, но теперь, после нечаянной встречи с Малевичем, ему тут даже нравилось. Тем более что в столе лежал только что полученный из управы лист с перечнем «пидозрилых осиб», которых предстояло немедленно выявить.
Петро не сомневался, что именно там, в этом списке, он найдет тех самых людей, о которых так горячо толковал ему комиссар Малевич. И то, что так быстро удалось выполнить хотя бы частично первое настоящее задание, наполняло Петра чувством законной гордости.
Однако в этот раз как следует изучить мельком просмотренный список Петро так и не успел. Прохаживавшийся в палисаднике часовой забил тревогу, и почти сразу, переполошив кур, к Петру влетел растрепанный полицай:
– Пане командант! Нимци! Машинами!
– Збирай усих! – рявкнул Петро и выскочил из-за стола.
Выбежав за ворота, Меланюк действительно увидел заворачивавшую к селу небольшую автоколонну. Быстро окинув все взглядом и убедившись, что кругом вроде бы чисто, Петро на всякий случай цукнул дежурного и, поднявшись на крыльцо, стал ждать.