Служба кончалась, и по всему собору плыл сладко-голубой дымок ладана. Теплились свечи, крестились прихожане, гудел голос священника. Стоя на видном месте, Пилюк исподтишка поглядывал, заметили ли его другие. Удостоверившись, что на него обратили должное внимание, по окончании службы, не дожидаясь толкотни, одним из первых пошел к дверям храма.
Важно продефилировав улицей, Пилюк свернул за угол к раскидистому одноэтажному дому, где по адресу «Півнична, 14» размещалась редакция газеты «Голос України».
Полицай, дежуривший у входа, при виде «пана референта» с готовностью вытянулся, и полный собственного достоинства Пилюк прошел прямо в кабинет главного редактора.
Редактор был у себя. Пилюк еще не закрыл дверь, как хозяин приподнялся над стулом и приветственно помахал ручкой.
— Мое шанування, пане радник! Цо, пан принис свий роман?..
Пилюк знал редактора еще по Кракову, они даже были приятелями, но сейчас ему было не до шуток, и он сразу перешел к делу:
— Пане магистр, я тут де с ким бесиду мав. Хлопци кажуть, наши справы погани. Агитация ниякого толку не дае, схидняки на нас як на ворогив дывляться, а тут ще й з нимцями непорозуминня всиляки…
— Непорозуминня не те слово… — редактор насупился. — И ты що, бажаеш, щоб я це надрукував?[14]
— Я з ним мову про видродження веду, а вин… — рассердился Пилюк.
— Ну, якщо так…Ты в «Українських щоденних вістях» статтю «Что мы находим на Востоке», читав? — Редактор повернулся и ловко выхватил из лежавшей на столике кипы газету. — Ось послушай: «Украинство откинуто на сто лет назад. Возрождение придет только от селянства, так как другие прослойки слишком слабы, чтобы возглавить регенерацию…»
— Так й що з того?.. — Пилюк махнул рукой и процитировал: — А «Україньске слово» в статті «Задачи украинской интеллигенции» пише: «…наша задача — восстановить разрушенную жидо-большевиками украинскую национальную культуру…». То все балачки. В нас що, нема кому націю очолити? Нам було обицяно… А зараз и Киев взятый й що? Не кажучи вже про Львивський уряд…
— Я бачу що пан Стецько буде тобою задоволеный… — Редактор хитро прищурился. — Що до нашей организации та вождей я з тобою согласен, а от скильки урядовых постив треба перейняты ты знаешь?
Пилюк недоуменно пожал плечами.
— Тильки на территории до Днепра восемдесят тысяч… — веско сказал редактор и самодовольно откинулся на спинку кресла.
— Не може буты! — изумился Пилюк.
— Може… Ту цифру не я считав й тому слова: «своей хате, своя сила», я не дарма друкую… — он ткнул пальцем в газетный заголовок.
Пилюк подавленно молчал, и редактор покровительственно глянул на «пана референта».
— Однак, якщо хтось и дистав в папу, то й десперация ни до чого[15].
— Не бачу выходу… — Пилюк с сомнением покачал головой.
— А полонени? Мабуть ти що пишли в полон не дуже прагнули за Совитив гинуты, га?
— Та агитували вже, агитували… — Пилюк махнул рукой.
— Ага. Так як ти в замку. Ни, до цього треба инакше пидходыть.
— Инакше? Це з якими ж словами? — Пилюк скривился.
— А хоч би й з цими… — Редактор вытянул вперед руку и продекламировал: — «Красу я й щастя на всій Україні ширитму, власний забуду мій труд…»
— Це що, без нимцив? — растерялся Пилюк. — Воны ж не дозволят.
— А ми в себе вдома! Так що нияких дозволив не треба… — неожиданно жестко сказал редактор и закончил. — А що до способов…
Он взял трубку телефона и нетерпеливо постучал по рычагу.
— Фройляйн, 2—47!.. Пан Черченич?.. Да, это я… Мы выходим.
— Зажди-но… — Пилюк оторопело поднялся. — Червенич, це перекладач в табори, той самый при якому я у замку говорыв, так?
— Саме так. Мени наказано долучить тебе до ций справы. Пишлы… — и подождав в дверях несколько замешкавшегося от растерянности Пилюка, редактор, пропуская его вперед, напомнил: — У нас есть своя собственная политика, а немцы только временные союзники и не больше. И зрозумий, все що мы сейчас делаем, будет пид прикрыттям культосвитньои акции.
От удивления Пилюк не знал, что и сказать. Выходит, он шел сюда как рыба на приманку, а раз его никто и не думал посвящать в детали, то, значит, здесь «референт культоосвитний» всего лишь доверенная ширма?
Догадка Пилюка подтвердилась быстро. Весь путь до аптеки Злоцкого на Базилианской пан редактор развивал этот тезис, так что Пилюку оставалось только поддакивать.
«Дольметчер» лениво прохаживался вдоль стеклянной витрины. Его фигура, туго затянутая в мундир цвета «фельдграу», давно потеряла былую стройность, лицо под надвинутой на лоб фуражкой казалось мятым, и все равно во всем облике Червенича явственно проступал аристократизм.
Почти не обратив внимания на подошедших «достойников» и не считая нужным здороваться, глядя куда-то поверх редакторского плеча, Червенич равнодушно сказал:
— Предупреждаю, господа, все мои действия должны быть санкционированы комендантом лагеря, а в остальном, что могу…
— Но, насколько нам известно, от вас, пан Червенич, тоже зависит многое… — улыбнулся редактор.
— Ну, если так… — Червенич наконец-то пристально посмотрел на обоих «достойников». — То, как вы любите говорить, «до ут дес»[16]… На этой основе все.