Майнеры

Успенский встрепенулся. Такая мысль не приходила ему в голову, это могло стать хорошей встряской, учитывая, что учитель водил их за нос.

Обычно охота назначалась на проштрафившегося должника, чиновника, который никак не хотел идти на сделку, либо на одного из личных врагов Успенского, которых за его жизнь накопилось приличное количество. Он мог вытащить из памяти школьную обиду, когда его, жирного замусоленного шестиклассника, макали головой в унитаз придурки из девятого или десятого класса, или снимали с него штаны посреди перемены перед всем народом – девчонки, прыгающие на резинках, ахали и рассыпались, он пытался спрятаться, но было некуда – ему не давали убежать, гогоча, давая затрещины и пинки. Он прятал в ладошках свой срам, готовый провалиться сквозь землю, но земля не разверзывалась под ним, геенна огненная не поглощала его врагов, хотя проклятия, которыми он их молчаливо осыпал, были способны умертвить на месте целые континенты. Эти ребята тогда казались слишком сильными и наглыми. Безнаказанными.

Дома отец стегал его солдатским ремнем, пытаясь сделать из него «воина, а не жирную зеленую соплю», но тщетно. В нем росла ненависть, и к концу десятого класса одному из обидчиков он незаметно подсыпал в кока-колу крысиный яд. Парень умер в жутких муках, а Успенский испытал невероятный кайф. Конечно, было расследование, яд в бутылке обнаружили, слишком уж явными были признаки отравления, но доказать его причастность не удалось.

И от него отстали, стали обходить стороной, причем не только обидчики, но и вообще все – даже девочки и учителя. Все знали, что это сделал он, и боялись к нему прикоснуться лишний раз, чтобы не подцепить смертоносную заразу и не умереть с пеной у рта на крыльце школы или дома.

Только учитель физкультуры, жеманный Николай Феликсович, был к нему добр, подбадривал, мог даже приобнять или погладить по спине. Только много позже Успенский понял, чего тот добивался. Николай Феликсович был вывезен в темной повязке на свалку, где на него спустили пятерку голодных доберманов.

Успенский не спешил, слишком частый падеж его врагов или лиц, так или иначе с ним связанных, мог вызвать лишние подозрения и внимание. Именно для таких случаев и был нанят Полковник. Любые проблемы можно решить с помощью денег. Абсолютно любые. В этом Успенский не сомневался. Вопрос тяжести статьи УК и суммы, решающей проблему, находился в строгой пропорции, но находился всегда и без исключения.

– Охота? – его тонкие иссиня-красные губы скривились в подобии улыбки. – Ну а что? Сколько он крови нам попил. Особенно Вадику. Как думаешь? – он кивнул Полковнику.

– Не вижу никаких проблем, – отчеканил тот.

Проблем и правда не было. По информации, которую Полковник запросил из органов, никто за учителем не стоял, он был, что называется, чистокровным лохом. Бери и выпускай его на арену к хладнокровному матадору. О, разумеется, матадором в сверкающем шелковом костюме огней, украшенном серебром и золотом, переливающимися блестками, с зажатой в руке длинной шпагой-эстоком, был Успенский-старший. И, как правило, загнанных жертв, уже подготовленных его преданными пикадорами, убивал лично. Не так романтично, как в корриде, – бывало по-всякому, – но каждый раз он испытывал то самое райское наслаждение, которое ощутил тогда, в первый раз, когда жертва отравления корчилась в предсмертных судорогах.

– Тогда начинайте готовить охоту. В ближайшее время, – сказал Успенский хриплым голосом. Вкус погони завладел им. Запах крови наполнил большой кабинет, присутствующие ясно ощутили будоражащее предвкушение убийства. – Кстати. – Успенский придвинул к себе настольный перекидной календарь, провел пальцем по числам, что-то нашел и глянул на Рафика: – Что с малолетками?

Рафик наклонил голову. Он слышал только одним ухом. Или делал вид, что слышал одним.

– Пацан в специнтернате для малолетних преступников, а девка в психушке. Никаких показаний на Вадика она дать уже не сможет никогда. Ну, до совершеннолетия пацан не досидит. Мы об этом позаботимся.

Успенский кивнул. Ему не хотелось, чтобы девка начала говорить, она могла вспомнить слишком многое, тем более, как выяснилось, ее отчим работал в полиции, и могли возникнуть сложности с ее устранением. Поэтому ее сдали в подшефную психбольницу, где она станет настоящим, буйным, особо опасным психом, который закончит или в петле, или корчась от глубоких порезов на холодном кафеле туалета.

– А что делать с женой и дочкой учителя? У него недавно родилась дочка.

– Ничего, – задумчиво произнес Успенский. Казалось, он уже ничего не видит перед собой, глаза подернулись странной пеленой. – Пусть живут и радуются жизни. До поры до времени.

– Гуманно, – сказал Полковник, и Рафик кивнул.

В дверь постучали.

Три головы устремили свои взгляды на дверь.

– Войдите, – бросил Успенский.

В дверь протиснулся карликового вида мужичок с чрезвычайно широкими плечами. Это был Штеккер, помощник Полковника. Он встал, упершись мощными ногами в пол, и выжидательно глянул на трех мужчин.

– Говори, – разрешил Успенский.