Майндсайт. Новая наука личной трансформации

На «подручной» модели мозга я показал Грегу, как его правое полушарие подавляло левое, в результате чего префронтальная кора не справлялась с ситуацией. Теперь Грег мог визуализировать двустороннюю интеграцию, над которой мы работали. Когда он научился замечать и принимать ощущения в теле, не пугаясь и не пытаясь подавить их, он усилил вертикальную интеграцию. Что касается психологических трудностей из-за того, что мама сильнее любила его брата, мы рассмотрели механизм имплицитного воспоминания: каким образом глубокая боль из прошлого избежала интеграции в гиппокампе и самостоятельно активировалась, наполняя Грега ощущением дефицита любви в настоящем. Теперь ему удалось идентифицировать проблему, и он работал над ее решением. Внимание Грега стало стабильнее, и он напрямую сосредоточивался на имплицитных воспоминаниях и переводил их в эксплицитные формы.

Грег постепенно понял, что его сомнения насчет Сары объяснялись давними чувствами покинутости, встроенными в имплицитную память и доминирующими над информационными базами правого полушария. И хотя у него не наблюдалось таких вспышек из прошлого, которые встречаются у пациентов с ПТСР, Грег осознал, что сильные приливы старых эмоций все еще управляли его нарративом. Благодаря недавно приобретенным навыкам мыслительного восприятия он начал отделять внутренние проблемы от внешней реальности. Теперь его левое полушарие отсортировывало и упорядочивало хаотичные данные правого полушария и составляло из них более связный нарратив. Грег точно определил источник своих тревог и по-новому посмотрел на отношения с Сарой.

Через несколько месяцев нашей совместной работы Грег с гордостью доложил: «Сара сказала, что теперь я стал спокойнее и лучше ее понимаю, или, по крайней мере, пытаюсь. Это на пользу нам обоим».

Дезорганизованное сознание и нерешенные проблемы

Иногда у нас имеется множество остаточных от ранних отношений проблем, проникающих в наше настоящее. После сильных эмоций сознание становится фрагментированным и дезорганизованным, и тогда мы теряем ориентацию и часто оказываемся неспособными поддерживать либо четкую связь с другими, либо ясное ощущение самих себя. Если травма до сих пор не дает нам покоя, нарратив тоже распадается на кусочки, и при попытке рассказать свою историю нас захлестывают беспорядочные образы.

«Я выхожу из себя каждый раз, когда он капризничает», – сказала мне Джули о своем двухлетнем сыне Пифагоре. Она была сорокалетней учительницей математики в старшей школе и пришла ко мне, потому что не могла «вывести уравнение» для воспитания первенца. Она выглядела старше своих лет, а ее неухоженная внешность указывала на отчаяние, с которым она искала решение вопроса.

Для мужа Джули это был второй брак, и от первого у него остались две девочки-подростка, периодически навещающие отца и его жену, но по поводу них Джули не переживала. Ее тревожило только непослушное поведение Пифагора. Она знала, что дети в возрасте от двух до трех лет начинают самоутверждаться, но чтение о кризисе двух лет ей не очень-то помогло.

Однако в реакции Джули проскальзывало нечто большее, чем просто опасения родителя о том, что он периодически теряет над собой контроль. Она говорила, что как будто «распадается на части», когда Пифагор сопротивляется. Раздражение Джули нарастало в моменты, когда они сражались по поводу чистки зубов и мытья головы. Каждый вечер разворачивалась настоящая битва: Пифагор вылезал из кроватки и бегал по дому, доводя Джули до слез. После рабочего дня в таких ситуациях она чувствовала настоящие «взрывы»: «Меня парализует от страха, и я боюсь, что я заору или, еще хуже, ударю сына. Мне кажется, я схожу с ума».

Ее рассказы о сыне свидетельствовали лишь о том, что он был немного вспыльчивым ребенком с активным темпераментом. У ее мужа проблем с усмирением сына не обнаруживалось; ему нравилась дерзость Пифагора, который рос «настоящим мальчишкой». Джули, конечно, чувствовала себя одновременно обиженной и одинокой.

Интервью для определения типа привязанности выявило у нее черты тревожного и игнорирующего типов. Тревожный тип проявлялся в виде вторжения воспоминаний и эмоций правого полушария, нарушающих попытки левого рассказать линейную, логичную и связную историю. Местами нарратив Джули напоминал историю Грега: «Моя мама никогда не уделяла мне должного внимания, она не находила времени для общения со мной. То есть я ей не безразлична, но она занята… нет, скорее, она постоянно отвлекается. Это так странно». Джули начала отвечать на мой вопрос об отношениях с мамой в детстве, но быстро переключилась на настоящие.

Игнорирующий тип привязанности характеризовался тем, что Джули плохо помнила подробности из своего детства и утверждала, что оно не сильно на нее повлияло. Проглядывалась та же непоследовательность, что и у Стюарта: если Джули не могла вспомнить прошлое, откуда уверенность в отсутствии его воздействия?