Магнетизерка

Куда может лежать дорога новоиспеченного поручика и недавнего воспитанника Шляхетского корпуса? На феатр военных действий. Надобно скорее испытать себя на прочность, узнать, чего ты стоишь, отличиться!

Татищев вспомнил, как в мечтах своих он, восемнадцатилетний поручик, представлял себе, как, приняв командование после ранения ротного командира, поднимает солдат на штурм Измаила:

— Ребятушки, за мной!

И бегут турки, мелькая полосатыми шальварами, побросав фески и свои кривые сабли! — мечталось ему. Он впереди всех со своими солдатами врывается в неприступную крепость, и после недолгой схватки сам Мехмет-паша, тоскливо уронив голову на грудь, отдает ему свою саблю.

Он представлен самому светлейшему князю Потемкину. Тот собственноручно вручает ему золотую шпагу с надписью «За храбрость». Барабанная дробь, сияющие лица сослуживцев, сухое рукопожатие генерала Суворова:

— Поздравляю капитан-поручиком, Павел Андреевич. Для меня честь служить вместе с вами!

Действительность оказалась совершенно иной. Покуда поручик писал рапорты с просьбою направить его в действующую армию, генералы Суворов, де Ривас, Львов и Кутузов взяли Измаил, завершив турецкую кампанию девяностого года. Война близилась к концу, а рапорты его не имели никакого продолжения.

Наконец в феврале следующего года пришел ответ: поручик Павел Андреевич Татищев направляется в Южную армию под командованием генерала князя Репнина, для чего ему, поручику Татищеву, следует прибыть при полном военном снаряжении в распоряжение генерала Кутузова в селение Тулча.

Что есть российские дороги в конце зимы и весной — про то разговор особый и места требующий весьма пространного, а пера скептического, ежели не сказать язвительного. Да и не дороги то вовсе, а едино направления к местам следования, не более. Словом, когда Татищев добрался из Петербурга до селения Тулчи, генерала Кутузова там уже не было: ушел на Добруж.

Поручик двинул в Добруж, но Кутузова не оказалось и там: он переправился через Дунай и пошел на Бабадагу, где, по данным полковой разведки, стоял большой турецкий отряд.

Делать нечего, поручик Татищев, растерявший к тому времени пустые амбиции и как-то разом повзрослевший, двинулся на Бабадагу. По дороге в одной из харчевен прямо на его глазах случилась драка: двое в платье румынских крестьян били третьего смертным боем. Благородный Татищев вмешался в драку, но было уже поздно: живот третьего был взрезан от пупа и до самой груди кривым турецким ятаганом. Убийцы убежали, и взрезанный остался умирать буквально на руках у Татищева. Он все время просил пить и тщетно пытался заправить вывалившиеся кишки обратно в живот. А потом, за несколько мгновений до предсмертной агонии, поведал Павлу Андреевичу, что при штабе командующего Южной армией генерала Репнина имеется некто капитан-поручик Касымбек, родом перс. Касымбек подкуплен лазутчиками Юсуф-паши с целью убиения генерала.

Раненый умер, а поручик Татищев отправился на Бабадагу.

Он нагнал отряд Кутузова пятого июня, когда генерал, днем раньше разбив турок у Бабадаги, шел на соединение с основными силами Репнина, форсировавшего Дунай у Галаца.

Татищева представили Кутузову, и, после назначения в первую роту полка князя Львова, поручик приватно доложил ему о заговоре против Репнина. Тотчас в ставку командующего армией ускакал порученец с пакетом, и, как оказалось позже, весьма вовремя: капитан-поручик Касымбек был взят днем того самого дня, вечером коего или ночью должно было случиться покушение на командующего, в чем злоумышленник после дознания с пристрастием и признался.

Седьмого июня, на заре, отряд генерала Кутузова, как обычно, поднялся на ноги от залпа пушек. Отслужив молебен и подкрепившись кашею, двинулись на Мачин, крепость Юсуф-паши, со взятием которой можно было принудить Турцию пойти на мирные переговоры и наказать ее за нарушение мира отнятием плодороднейших земель между Бугом и Днестром.

Подъехали к холму, густо поросшему лесом. За небольшой лощиной начинался большак.

Только ступили на него — саженях в сорока вьючный верблюд навстречу. Рядом с ним пешим ходом человек в чекмене и тюрбане; идет спокойно, будто совесть его чище снега на вершинах Карпатских гор. Ну, верблюд и верблюд, мало ли торговцев таковую животину имеют. А животина сия тем временем по приказу погонщика опустилась на колени, башку свою страхолюдную склонила, а на горбу — пушка легкая! И фитилек уже тлеет. А потом — мать честная! — как ахнуло громом, и кончилась военная кампания для поручика Татищева, потому как несколько ранений он разом принял, а одно так и вовсе тяжелое. Едва выжил. И ведь что обидно: когда дым рассеялся, ни верблюда, ни человека в чекмене уже не было, ибо при нужде скачет сия горбатая животина, коли разохотится, не хуже, нежели кавалерийская лошадь.