Магнетизерка

— Что ж это вы безобразничаете, а? — строго спросил Павел Петрович, хотя в голосе его не было и намека на суровость. Как-никак, воевали, в девяносто шестом вместе ломали Персидскую кампанию и брали Дербент, да и старше генерал ротмистра был всего на один год. — Вот, обер-полицмейстер жалуется на вас, дескать, вы учинили драку в доме весьма уважаемого господина антиквариуса и покалечили двух полициантов. Что же это вы, Андрей Борисович, по пьяному делу, что ли?

— Вовсе нет, ваше превосходительство, — ответил Нелидов. — Трезв был, как мрамор.

— Так отчего ж драка?

— А мошенник этот антиквариус, господин генерал, мошенник и самый настоящий гнус. На двадцать тысяч меня нагрел, — стоя во фрунт, ответствовал Андрей. — И доказать теперь ничего нельзя.

— На двадцать? — вскинул брови Пален. — Однако!

— Именно, — подтвердил Нелидов.

— А с полицейскими зачем подрались? Все ж таки они на службе. При исполнении, так сказать.

— А пусть под руку не лезут, — просто ответил Андрей.

— Тут, брат ты мой, такое дело…

Палену стало неловко, и он опустил глаза.

— Я, как твой полковой командир, обязан отреагировать. Все же стычка с полицейскими!

— Я понимаю, ваше превосходительство.

— Вот и хорошо, что понимаешь. В общем, объявляю тебе домашний арест на месяц, нет, на две недели. Прости, брат.

* * *

Конечно, домашний арест — это не сидение под караулом в съезжем доме, а паче в остроге, да все ж наказание.

Делать визиты запрещено. Посещения балов, раутов, клубов, рестораций и прочих собраний и заведений, включая присутственные места и книжные лавки, невозможны, и даже просто прогуляться, скажем, по Невскому прошпекту или Летнему саду значило бы нарушить приказ. В общем: туда нельзя и сюда не можно.

Запрещалось также отправлять и получать какую-либо корреспонденцию, кроме газет и журналов. Правда, ограничение свободы передвижения не распространялось на посещение церквей, аптек и кладбищ, однако это еще более подчеркивало щепетильность сего наказания и вызывало немалую досаду. Да и ослушаться полкового командира и фронтового товарища, коий никогда не давал своих сослуживцев в обиду, означало окончательно и бесповоротно утратить его доверие.

Но как в таком положении вернуть книгу? И как ее вообще вернуть, когда нет даже денег, чтобы выкупить ее обратно?

Остается одно: думать, искать того, кто бы мог помочь.

Но кто может помочь в таком деле?

Тот, кто обладает достаточной властью, и тот, кого все боятся.

Но у него нет таких знакомых.

Андрей поднялся с оттоманки и подошел к окну. Серое небо, серые здания, посерелый снег меж лавками Гостиного двора напротив. Все серое, как тогда, после разрыва гранаты, когда он, брошенный рывком секунд-майора Татищева на землю, открыл глаза…

Есть! Татищев! Павел Андреевич!

Татищев теперь чиновник Тайной экспедиции розыскных дел при Правительствующем сенате, о коей ходили самые невероятные слухи. Говорили, что в архиве сей канцелярии есть сведения не только о государственных преступниках, злоумышлявших противу императорской власти и Российской державы, но также сведения о едва ли не всех живущих и уже покойных подданных империи, имеющих чины и звания, а то и не имеющих их, однако по той или иной причине попавших в сферу интереса Тайной экспедиции. Вот кого боялись все, или почти все, имеющие за собой хотя бы мало-мальские грешки. А что оные водились за антиквариусом Христенеком — в этом нет никакого сомнения!

Да, Татищев — именно тот, кто ему поможет!

Андрей отошел от окна и плюхнулся в кресло.

С Павлом Андреевичем они виделись в сентябре прошлого года. Случайно. Столкнулись на углу Мошково переулка. Кажется, Татищев теперь подполковник. Он был искренне рад его видеть.

Где же он живет? Ах, да, на Невской набережной, недалеко от Сената.

Андрей дернул сонетку. Еще раз. Затем третий. Наконец в дверном проеме появилась взъерошенная голова лакея Семки.

— Звали, барин?

— Где тебя носит, скотина?

— Дык, это…

— Сейчас я напишу записку. Отнесешь ее господину подполковнику Татищеву на Невскую набережную. Повтори.

— Сейчас я напишу записку…

— Болван! — воскликнул Нелидов и едва не запустил в лакея скляницей с чернилами, стоящей на бюро рядом с креслом.

— Истинно глаголете, барин, болван и есть, — с удовольствием согласился Семка.

— Тьфу ты, — выдохнул Андрей и принялся писать. Когда закончил, сложил листок вчетверо и протянул лакею.

— Вот тебе записка. Отнесешь ее на Невскую набережную, в дом… В общем, найдешь, где проживает подполковник Татищев, и отдашь ему лично в руки. Понял?

— Понял, барин, чего ж не понять, — деловито ответствовал Семка и свел брови к переносице, глядя на Нелидова преданными глазами.

— Тогда повтори.

— Вот тебе записка…

— Твою мать! Ты что, нарочно издеваешься надо мною! — почти простонал Нелидов.

— Никак нет, барин, — вытянулся перед ним Семка. — Лакеям над своими барами издеваться не можно, непорядок это. Вот господам над лакеями измываться — это пожалте! Это за милую душу! А ежели наоборот, то я, к примеру, не согласный.

Семка переступил с ноги на ногу и верноподданнически посмотрел на хозяина.