Магистр

Елена выпрямилась, вся напрягшись, – зовущая, грозная, чуть-чуть презрительная. Её губы приоткрылись, высокая грудь поднялась ещё выше – вызывающая красота и опасная сила женщины поразили Ильдерика в обоих смыслах – добра молодца скрутило, он отпрянул, зажимаясь, пока спиною не ткнулся в колонну, содрогнулся в сладострастной конвульсии.

– Я… всё! – пролепетал лангобард потрясённо.

– Уходи.

Ильдерик, согнувшись, просеменил вон, растворяясь в тенях атриума. Мелиссина, улыбаясь по-прежнему недобро, поглядела ему вслед и задула свечи. Легла, укрылась и заснула.

Утро Елена посвятила уходу за собой и лишь к полудню покинула дом, оставив на хозяйство Органу и Куверта, а Котяна с Тарвелом взяв с собой.

Ближе к Колизею повозки и кони, люди пешие или ведущие в поводу осликов с поклажей стали попадаться чаще.

Народ спешил по своим делам или проводил время в безделье, торговал помаленьку, воровал потихоньку, а гигантская чаша Колизея молчаливо и могуче довлела над мелкими людскими страстишками, покрывая своею тенью и базарчики, и хижины, устроенные на развалинах.

Мелиссина свернула на виа Сакра – Священную дорогу, выезжая на римский Форум. Душераздирающее зрелище…

Блистательный Форум романорум, центр Рима, средоточие власти, торговли и веры, ныне превратился в козье пастбище. Земля, смытая с окрестных холмов, покрыла Форум толстым слоем, из которого выглядывали колонны и побитые статуи. У Новой базилики пролёты были настолько колоссальны, что обвалились вскоре после возведения. Прямо на Священной дороге встали церкви Св. Вакха и Св. Сергия. Храм Св. Адриана задирал свой крест на месте Курии, а там, где стоял храм Мира, поднималась неумело сложенная церковь Св. Козьмы и Дамиана.

Чувствуя раздрай в душе, Елена спустилась на Триумфальную дорогу и доехала по ней до самого Тибра.

Весна была в разгаре, и река не умещалась в свое ложе, унося к морю мутные жёлтые воды. Каменный мост Элия упирался в мавзолей Адриана, лангобардами превращённый в замок Сан-Анжело. Это был монументальный бастион из красного камня на правом берегу Тибра, вписанный в крепостную стену Аврелиана.

Мелиссина подъезжала к замку по мосту и поражалась виденному. Как ни посмотри, а замок-мавзолей должен был выглядеть потешно. Он представлял собой огромный квадратный цоколь, на котором расплывалась кургузая круглая башня. Ни дать ни взять – торт на подставке.

Но глазам открывалось иное – необоримая мощь. Такое же впечатление на Елену оказывали египетские пирамиды. Замок Сан-Анжело был куда меньше грандиозных гробниц фараонов, всего каких-то сто шагов поперёк, а вот поди ж ты…

Возле узких ворот, где толпились пышные гвардейцы с пиками, женщина спешилась и передала коня подбежавшим конюшим. Стража сделала вид, что не заметила Елену, хотя глаза часовых просто из орбит вылезали, провожая красавицу.

– Чуть шеи не свернули, – проворчал Котян, воинственно поглядывая кругом.

– Если что – докрутим, – ухмыльнулся Тарвел. Мелиссина прошагала длинным мрачным коридором и поднялась в покои замка Святого Ангела.

В приёмных толпился народ, обдавая Елену то густым чесночно-пивным духом, то тяжелым ароматом розового масла. По залам гуляли сквозняки и куры. Хохлатки выступали с важностью павлинов, небрежно роясь в соломе, устилавшей полы замка. В оконные проёмы, завешанные промасленной тканью, тянуло запахом навоза.

Особы королевской крови, родовитые графья, заезжие бароны и всякая аристократическая мелочь не могли усидеть на месте – повсюду раздавался топот сапог, визг собак, которым отдавливали лапы, и заполошное кудахтанье. Разряженная толпа носилась по коридорам, закручиваясь у поперечных проходов и отстаиваясь в галереях.

– Рада вас приветствовать, Елена! – раздался голос Марозии, и Мелиссина вежливо поклонилась сенатриссе, обряженной в парчу и бархат. – Это ваша свита?

Тарвел и Котян одновременно согнулись в поклоне.

– Нет, – улыбнулась зоста-патрикия, – это мои спутники.

– Пройдёмте, я познакомлю вас с мужем.

У королевских покоев Елена увидела целую толпу церковников. Аббаты и монахи-бенедиктинцы этаким черно-лиловым капитулом окружали парочку епископов в красном и белом и викария папы Иоанна. Викарий носил особый белый шарф с тремя вышитыми крестами – паллий, символизировавший пастыря, несущего на плечах овцу. Паллий ткали инокини в монастыре Св. Агнессы из шерсти ягнят, освященных папой римским.

Духовные особы уже оборотили к женщинам сытенькие лица.

– Тот, что сизонос и дороден, – вполголоса говорила Марозия, – Ромуло Остийский. А слева от него, вон тот рыжеволосый субъект с тремя подбородками и маленькими глазками, отягощенными трехъярусными мешками, – Ансуальдо Веронский. Оба – дубины редкостные, но зело исполнительные. Куриальные борзые.

– Все здесь! – проскрипел за спиной чей-то голос. Куриалы, гвардейцы, весь круг бездельников и хлыщей, прибившихся ко двору, посмотрели на Елену. Архиепископ с лицом удивленного льва сдержанно поклонился. Викарий осклабился с какой-то подобострастной наглостью.

– Его величество король! – мелодично взревел герольд.