Магистр

– Никого! – поражался Свен. – До чего ж народ трусливый попался!

– Нам же лучше, – заметил Ивор.

– А правда, что добычу поровну поделят? – осведомился Малютка с тревогой.

– Чистая правда, – подтвердил Олег, – беспримесная. Сложим всё в кучу, разделим на всех и свалим.

– Правильно! – горячо одобрил и поддержал Свен. – А то одному богатенький достанется, а другому вечно шваль всякая…

Ипато улыбнулся только – радовалось сердце истинного венецианца горю соперников. Олег усмехнулся и стал подниматься вверх по улице.

Варяги пока почти не трогали местных – заняты были. Десятки из дружины Вилобородого отражали контратаку вражеских всадников, орудуя копьями издали, секирами вблизи. Дружная четвёрка алан во главе с Аккером из Магаса гоняли по улице десяток солидариев – аланы хохотали, умерщвляя неапольских бойцов попарно. Они накалывали на пику сначала одного супротивника, протыкая несчастного насквозь, а потом догоняли следующего, придерживая труп на древке, и нанизывали второго. Бросали этот чудовищный «шашлык» и бежали дальше, готовя новую пику-шампур. Саук, сын Тааза, и Фудри Московский развлекались тем, что ловили местных девушек. Девушки визжали, прятались в домах, парочка их оттуда выгоняла уже голыми…

Прямо на Олега выскочила одна такая – растрёпанная, росточку небольшого, но с большими грудями, подпрыгивавшими на ходу. Девушка бежала, невзвидя свету, зажимая руками низ живота. Сухов поймал её, и та забилась, рыдая и поминая всуе имя Божие.

Фудри с Сауком вылетели из дверей, сразу же резко затормозив. Их довольные улыбки поблекли.

– Опять балуетесь? – с укором спросил Олег, отпуская девицу. Та без сил опустилась на землю.

– Да мы так просто, – решил отвертеться Саук, «джокая» по-гузски.

– Почему не в строю? – построжел аколит.

– Так всё уже! Разбежались бойцы ихние! Мы-то думали, как за стену пролезем, так самый бой и начнётся. А он кончился!

– Ладно, – махнул рукой Сухов, – балуйтесь, тролль с вами…

Да и что ему было сказать? Варяги одержали победу, значит, имели полное право эту самую победу праздновать, то есть портить девок и отбирать имущество у их родителей. В мирное время за такое голову секли, а война всё спишет…

– Что-то я не замечаю особых зверств, – улыбнулся Ипато. – Обычно после северян остаются жуткие следы…

– Спасибо вашей гелеполе, а то пришлось бы моим варягам на стены лезть. Потеряли бы многих, остальные озверели бы – и улицы Неаполя стали бы скользкими от крови!

Они вывернули на широкую улицу, заставленную двумя рядами богатых домов. Кое-где фасады украшались колоннами, попадались даже безносые статуи.

Над улицей стоял крик и стон – не желали богатые горожане беднеть. Из дверей и окон доносился стук и грохот, гневные вопли сменялись звонкими ударами. Или предсмертным хрипом. Или тонким воплем насилуемой девушки.

Олег даже не поморщился. Напротив, он чувствовал сильное раздражение, производное от голода, усталости и долгого воздержания. Алёнка далеко, а тутошних девок лапать – нет уж, увольте. Их моют два раза в жизни – при рождении и когда в гроб кладут.

В остальное время они воняют. Вроде ж и водопровод им римляне провели, ещё при Августе – купайся хоть день напролёт. Так нет же, попы постановили, что чистота духовная куда важней чистоты телесной, и поразрушили термы с купальнями, дабы женщины не мылись вместе с мужчинами, возбуждая похоть и греховные помышления. Помывки отменили, канализация сама забилась… Зато никакой аморалки. Ничего, скоро вам воздастся за грязь – чума приберёт всех, и немытых праведников, и немытых грешников…

– Не отда-ам! – хрипло заорал расхристанный мужик, выбегая на улицу в одних брэ.

Он бежал, косолапя, и прижимал к груди мешок с чем-то звякавшим. Из окна выпрыгнул Акила Длинный Меч. Смеясь, он метнул топорик-чекан, раскроивший мужику череп. Косолапый рухнул, выпуская мешок из рук, и по выщербленным плитам улицы раскатились золотые чаши, миски, кубки…

Малютка Свен с сожалением посмотрел на посуду и махнул рукой:

– Ладно, потом поделим!

– Чем занят, Свен? – жизнерадостно спросил Акила, подбирая золотые вещи.

– Гуляю, не видишь, што ль?

Длинный Меч рассмеялся и бодро потрусил к дому, крича: «Сундук тот не забудьте! Актеву! Сундук! Слышь?»

Безбородый Актеву, дергая себя за длинный пшеничный ус, высунулся из окна второго этажа и проокал:

– Понесли уже! Всё туточки, чисто!

– Дальше пошли!

– Акила! – донесся грубый голос из дверей ограбленного дома. – Тяжёл сундук-то!

– Складывай у порога, Фроутан, я телегу подгоню!

Из дома напротив с трудом выбрался варяг могучего сложения, толстая патлатая женщина волочилась за ним, цепляясь за грабителя, колотила его кулаком по спине и орала благим матом. Грабитель, красный от стыда и гнева, развернулся у выхода и ударил бабу рукой в кольчужной перчатке – орущая свалилась замертво.

Зацокали копыта. Понурая лошадь провезла телегу, полную ухищенного добра – тканей дорогих, посуды серебряной, украшений женских. Двое варягов вели лошадь под уздцы и громко смеялись, вспоминая забавный случай.

Выйдя на перекресток, Олег столкнулся с Инегельдом.