Магистр

Оглядываясь на два десятка лет жизни Винсента Ратленда, автор вынужден признать, что банальное общее место, изложенное в предыдущем абзаце, не имело никакого отношения к нашему герою. Может быть, все было бы иначе, родись он в нормальной семье и располагай родителями, хотя бы матерью, чтобы вместе с материнским молоком в него вошла любовь – умение любви – и к матери, и к другим близким людям. Может быть, он полюбил бы бабушку, как Лермонтов, или няню, как Пушкин, брата, как Черепанов (любой), или сестру, как какая-нибудь из Бронте.

История не знает условного наклонения, и мы можем дедуцировать из монастырского прошлого Ратленда, что никаких привязанностей среди детей и взрослых у него не возникло – у него единственного из воспитанников Святого Валента, по долгу приютского детства привязывавшихся к монахиням, к воспитателям и друг к другу. Читатель, наверное, давно уже нетерпеливо треплет эту страницу, задавая вопрос: «А как же Агнес?» Вот вам и няня, и материнская фигура, и сестринская. Он защищал ее, рискуя жизнью, устроил ее судьбу и так страшно мстил за нее, в столь юном возрасте взяв на душу грех насилия и убийства. Не за себя же мстил – за Агнес.

Да, Винсент был привязан к Агнес, а она к нему. Он защищал ее от всего, в чем видел опасность, – от нерадивых учеников до ихэтуаней, а она спасла его в первый же день жизни и помогла уцелеть в монастыре, где он оказался один на один с музыкой, еще более убийственной, чем боксеры. Но что-то помешало нашему герою не только уехать из Китая вместе с Агнес, но и сразу по прибытии в Европу начать ее искать. Автору кажется, что неспроста: Винсент оставил в прошлом детскую зависимость и страшную сцену в монастырском саду, решил, что Агнес ему уже не нужна, а он не нужен Агнес, потому что он уже не был мальчиком, а она… ей тоже надо было оставить в прошлом монастырь и Китай. Поэтому, лишь хорошенько обосновавшись в Оксфорде (с его опытом врастания в новые места это произошло очень быстро), он решил, что настала пора проведатьАгнес, и поехал в ее родное графство Ратленд. Но не нашел ее там.

Винсент вообще с огромным интересом исследовал Англию, язык которой оказался для него родным. В Святом Валенте вокруг него было много родных языков – пекинки происходили из разных стран, но между собой говорили по-французски. Французский был основным языком преподавания, латынь – одним из основных предметов и языком письменного общения, а по-английски со своим воспитанником говорила Агнес, единственная англичанка в монастыре. Поэтому наш герой, еще в Китае прочитавший об Англии все возможное и наслушавшийся от Агнес рассказов о родине, чувствовал себя на Острове своим. Почти. В Англии тридцать девять графств, столько же, сколько колледжей в Оксфорде, а Ратленд – самое маленькое историческое графство в Англии, даже девиз его («multum in parvo», «многое в малом») говорит об этом.

Винсент знал, где живет Агнес в графстве Ратленд. Родной ее городок Окем славится старейшим в Англии отдельно стоящим замковым залом – это все, что осталось от Окемского замка. Здание построили в двенадцатом веке, и обитал в нем кузнец самого Вильгельма Завоевателя. С тех самых времен сохранилась традиция, чтобы каждый владетель Ратленда, приезжающий в Окем, преподносил замку подкову. Более двухсот подков так и висят с тех пор по стенам окемского зала… но важно нам совершенно другое. В тот прекрасный июньский день, когда мэтр Э. де Катедраль остановил пролетку на улице Бомон возле дома номер24, где жил будущий магистр Ратленд, указанный будущий магистр беседовал с аккуратной седовласой леди перед домом номер пять на улице Ньюмаркет в городе Окем. Он спрашивал что-то туристическое о замке, зале, подковах и о дороге к здешней гостинице, а она охотно отвечала. Из разговора стало ясно, что у женщины есть муж (труженик почты), старшая дочь (приказчица в искомой гостинице «Двести подков»), младший сын (оболтус закончил школу и занимается неизвестно чем) и гордость родителей – средняя дочь. Она аккуратно пишет им из далекого Китая и когда-нибудь обязательно вернется, но она монахиня, и обеты сильнее дочернего долга.

Значит, Агнес не вернулась. Но если она слала родителям мистификаторские письма, она была жива. Почему она не поехала домой? Неужели так и не справилась со стыдом, со своей травмой? Не знала, что сказать родителям?

Винсент поблагодарил пожилую леди и откланялся. Пожилая леди долго смотрела ему вслед, качая головой: вежливый молодой господин не пошел в «Двести подков». На душе у нее сделалось неспокойно и, вернувшись в дом, она села за внеочередное письмо. Странно. Агнес так хорошо рассказывала о Святом Валенте, о переезде в Нанкин, о том, как гладко пошли там дела (само провидение уберегло их от ужасного бунта!), подробно спрашивала о домашних… Однако, получая материнские письма, она почему-то реагировала на маленькие новости из родного дома слишком расплывчато. Как будто мать писала в пустоту. Мать писала в пустоту.

* * *