Магический код

Иван помог матери раздеться, разделся сам, как-то отстранение подумав, что никуда он теперь за Дианой не помчится, потому что маму нельзя оставлять одну, и решил просто позвонить ей минут через тридцать. Через тридцать минут она наверняка уже доберется до дому, и тогда можно будет выяснить, что случилось…

Что-то случилось — в этом не было никаких сомнений. Но что именно могло заставить ее вот так поспешно, ни слова не сказав, сбежать от него — Иван даже не мог себе представить.

— Ваня, — послышался голос матери, — ты музыку сделай потише, знаешь, у меня и голова что-то разболелась… Ты только не обижайся…

— Мам, с чего ты взяла, что я за музыку на тебя буду обижаться?

Он зашел в комнату, снова не увидел там Диану, выключил музыку и вышел, внезапно испытав совершенно непонятное чувство: как будто вместо Дианы здесь теперь находился кто-то другой. Кто-то третий. Чувство было почти мистическим, и, если бы мама не отвлекла его от этих странных размышлений, неизвестно, до чего бы он додумался.

Ирина Сергеевна сидела на кухне, на той самой треклятой табуретке, и позвала Ивана для того, чтобы он достал с верхней полки аптечку. Иван достал аптечку, налил воды в стакан, дождался, пока мать выпьет свою таблетку, убрал аптечку, оставив на столе только упаковку с сердечными таблетками. Потом, рассеянно оглядевшись, взял стакан, сполоснул его и поставил в шкаф.

— Вань, да ты сядь, успокойся… Мне уже чуть полегче. Знаешь, концерт такой замечательный был. Все-таки какая она талантливая женщина! Выглядит замечательно — волосы у нее теперь, знаешь, белые. Так непривычно… А голос совсем, ни капельки не изменился… И песни такие все хорошие. Жаль, что ты со мной пойти не захотел.

— Мам, ты ведь знаешь, что почти все исполнители, на концерт которых я мечтал бы попасть, давно умерли. Те, что не умерли, живут на другом континенте. А бардовскую песню я не очень-то жалую.

— И напрасно, Ваня…

Они некоторое время еще поспорили насчет бардовской песни, а потом Ирина Сергеевна спросила:

— Вань, у тебя здесь был кто-то, да?

— Это ты как определила? — удивился Иван. Вспомнил про разобранную постель со смятой простыней у себя в комнате и собирался уже покраснеть, но выяснилось, что все дело в пресловутых тапочках.

— Тапочки в коридоре на полу стоят. Те, которые у нас для гостей, клетчатые… Они же обычно на полке, если никто не приходит… Значит, приходил кто-то.

Может, и приходил, — ответил Иван и попытался утешить себя тем, что, возможно, весь этот неромантический вечер ему просто пригрезился. Как ни странно, поверить в это оказалось проще, чем в необъяснимое исчезновение Дианы. Примириться с тем, что она вообще не приходила, оказалось гораздо легче, чем примириться с тем, что она ушла.

— Это как? Иван вздохнул:

— Не знаю, мам. Правда не знаю.

Ирина Сергеевна некоторое время пристально разглядывала лицо сына. Иван был не готов сейчас к расспросам, и, словно почувствовав это, она не стала его ни о чем больше спрашивать.

— Ну как, тебе легче? — спросил Иван.

— Да легче вроде. Хотя все равно внутри ком и жжет ужасно.

— Ты лучше ложись тогда. Я сейчас тебе постелю, и ты ляжешь. А я далеко не буду уходить, в соседней комнате посмотрю телевизор.

Она послушно поднялась и позволила отвести себя в комнату. Иван видел, что мать крепится, держится бодрячком, но губы и лицо у нее бледные, и эту бледность ни с чем не спутаешь. Он застелил ей постель, еще некоторое время сидел на краю и рассказывал про вселенский потоп, случившийся у тети Веры, и про то, как он героически спас ее от этого потопа. Потом поднялся, приглушил свет ночника, напомнил матери, что будет рядом, в соседней комнате, велел звать его, если что, и вышел.