Магические числа

После небольшой паузы Амундсен заговорил:

– Вы понимаете, Кагот, что после всего случившегося мы должны расстаться с вами. Но нас связывает так много хорошего, что мы все сообща решили сначала спросить вас: как вы сами относитесь ко всему случившемуся?

Кагот ответил не сразу. Он обвел взглядом всех и сказал:

– Я решил уйти… Другого решения у меня нет…

– Но, Кагот, у вас есть выбор, – сказал Амундсен. – Если вы бесповоротно откажетесь от сумасбродной идеи найти не существующее на самом деле число и обещаете работать на камбузе так, как вы это делали в начале вашего пребывания на корабле, вы можете остаться… Но, повторяю, никаких чисел!

Какое-то подобие улыбки мелькнуло на лице Кагота.

– Нет, – сказал он твердо. – Я не могу отказаться от поисков магического числа. Я ухожу с корабля.

Амундсен обвел взглядом членов экспедиции и со вздохом произнес:

– Ну что ж… В таком случае не будем вас задерживать, господин Кагот.

Но Кагот ушел с корабля лишь к вечеру. Сначала его ознакомили с заработанной суммой денег, предложив отобрать товары по своему усмотрению. Этим он занимался почти целый день с Сундбеком и Ренне, обходя битком набитое чрево корабля, На палубу выносились мешки с мукой, сахаром, сухим молоком и крупами, сливочным маслом, патокой, чаем, табаком. Ко всему этому прилагался еще новый винчестер с запасом патронов. В довершение всего ему оставили всю одежду, в которой он ходил на корабле. Взглянув на кучу добра, Кагот удивился: неужели он столько заработал?

Пришлось сделать три ездки на нарте, чтобы перевезти все товары на берег. Дочку Кагот решил все-таки взять с собой.

29

– Ты насовсем возвращаешься на берег? – спросила Каляна, и в ее голосе Кагот уловил затаенную надежду.

– Да, – ответил Кагот.

– Это хорошо, – сказала Каляна.

Когда привезли последние свертки и большой кусок старого, уже ненужного брезента, который натягивали как тент над палубой, Кагот сказал Каляне:

– Я буду жить у тебя.

– Но у меня нет гостевого полога, – напомнила Каляна. – Его забрал Першин, когда переселился в ярангу Гаймисина.

– Ничего, я буду спать в твоем пологе, если ты не возражаешь.

– Как я могу возражать? – улыбнулась Каляна. – Мы ведь уже жили так. И для Айнаны найдется место.

– Ее теперь зовут Мери, – напомнил Кагот.

– Хорошо, пусть будет Мери.

Уложив девочку, Кагот и Каляна взялись разбирать и укладывать полученные в уплату за работу и в подарок товары.

– Ты стал как богатый тангитан, – заметила Каляна и вдруг испуганно сказала: – Все это надо побыстрее спрятать, пока учитель Алексей не увидел!

– Почему ты боишься учителя? – удивился Кагот.

– Он ведь большевик, – ответила Каляна.

– Мне казалось, что ты большевиков не боишься, – заметил Кагот.

– Я-то не боюсь, но ты должен его остерегаться.

– Почему? – никак не мог понять Кагот.

– Потому что ты богатый! А большевики богатых не любят и отнимают у них богатства. Вот придет он завтра утром к нам и скажет: давай-ка, Кагот, поделим все это твое богатство по большевистскому обычаю.

– А я и без него собираюсь это сделать, – спокойно сказал Кагот. – Ты же прекрасно знаешь наш обычай: если к кому-то приходит удача, он делится этой удачей с другими. Таков закон настоящей жизни и настоящих людей. Если, как ты утверждаешь, такой обычай существует и у большевиков, значит, они настоящие люди!

На следующий день Кагот разделил заработанное на равные доли и разнес все по ярангам. Першин попытался было вопреки предсказаниям Каляны отказаться от своей доли, но Умкэнеу объяснила ему:

– Таков наш обычай: удача делится на всех.

Молодая женщина расцветала с каждым днем. В ней исчезла девичья угловатость, резкость, в движениях появилась плавность и медлительность. Потчуя Кагота свежим чаем, она вдруг сказала:

– Переменил бы ты мне имя, Кагот…

– Разве тебе что-то угрожает?

– Пока ничего.

– Тогда какой смысл менять имя? От кого ты хочешь укрыть свой след?

– Мне кажется, что Алексею не нравится мое имя.

– Что ты! Умкэнеу – это очень хорошо! – возразил Першин.

– Он иногда зовет меня умкой, – жалобно произнесла Умкэнеу.

– Это я так сокращаю, – объяснил Першин.

– Умка – это медведь-самец, – растолковал Алексею Кагот, – а ее имя значит белая медведица, и его нельзя сокращать.

– Хорошо, не буду сокращать, – обещал Першин.

– Мне так хочется иметь настоящее тангитанское имя! – мечтательно проговорила Умкэнеу. – Как зовут твою сестру?

– Лена, Елена…

– Какое хорошее имя! – воскликнула Умкэнеу. – А если я его возьму?

– Как это можно вот так брать имена! – сердито сказал Гаймисин. – Это тебе не кэркэр – надел и снял!

И хотя Гаймисин говорил строго, в его словах чувствовалась радость оттого, что его дочь по-настоящему счастлива. Правда, Першин казался несколько растерянным от всего случившегося, но старался держаться солидно и серьезно. Он перенес учительские принадлежности в ярангу Гаймисина, и ребята теперь занимались здесь.

В яранге Амоса почти ничего не изменилось, если не считать какого-то подобия столика, на котором стоял таз, а на стене на гвозде висела чистая тряпочка.