Магические числа

– Будем надеяться на благоразумие новой администрации, – произнес ободряющим тоном Амундсен. – Главная ваша цель – это добраться до Нижне-Колымска и попробовать отправить телеграмму в адрес норвежского правительства. И все-таки хорошо бы разузнать, чья на самом деле власть в здешних краях. А то ведь получается, что мы здесь до некоторой степени пребываем незаконно. Во всяком случае, любая администрация имеет право нас спросить, что мы тут делаем и по чьему разрешению. Но как бы ни менялись правительства и кто бы ни одерживал верх в местной торговле – русские или американцы, – подлинными хозяевами здешних земель являются коренные жители. С ними и держите самую тесную и дружественную связь. Уважайте их обычаи, привычки, всячески остерегайтесь от действий, которые могли бы оскорбить их человеческое достоинство.

Олонкин ушел в свою каюту. Расположившись на узкой, но удобной постели из пушистой оленьей шкуры, покрытой простыней, он вспомнил свое детство в архангельской поморской деревне, приезды ненцев, долгие чаепития в избе с бесконечными разговорами о погоде, рыбной ловле, оленьих пастбищах. Ненецкий оленевод жил нисколько не богаче российского крестьянина. Правда, за пышным зимним одеянием не всегда можно было разглядеть нищету, но и те и другие одинаково терпели как от царских чиновников и торговцев, так и от местного батюшки.

То, что происходило на обширных пространствах России, протянувшейся на огромнейшие расстояния на юг и на север, тревожило и волновало молодое сердце Олонкина. Он испытывал стыд за своих сограждан и сородичей, особенно из чиновничества и купечества, за их непроходимую глупость и жадность, за полное равнодушие к государственным делам и к судьбе инородцев, проживающих по берегам Ледовитого океана.

Общение с цивилизованным миром, с торговцами и особенно с православной церковью пользы им не принесло никакой. Люди эти, некогда смелые и независимые, на глазах теряли и здоровье и гордость. На побережье Ледовитого океана часто попадались стойбища и селения, в которых ютились жалкие остатки когда-то многочисленных племен, процветавших родов. Нищета, частые голодовки и незнакомые болезни, против которых оказывались бессильны даже могущественные шаманы, сотнями косили этих когда-то здоровых и сильных людей. Они были обречены, и Олонкин испытывал горькое чувство жалости и сострадания, глядя на их явно угасающую жизнь.

Неужто они сами не догадываются о своей печальной участи? И еще одна мысль часто посещала Олонкина: не иноземные путешественники, а российские, свои должны исследовать эти берега. На месте норвежской экспедиции должна была бы быть своя, русская, быть может на таком же корабле, как «Святой Фока», на котором Георгий Седов шел к Северному полюсу…

Но даже ему, молодому человеку, не искушенному в делах политических, было ясно, что тот строй, который был свергнут, не мог ничего сделать ни для исследования Севера, ни для этих несчастных подданных, явно клонящихся к концу своего земного существования…

20 октября Олонкин, Хансен и Теннесен выехали на собаках по следу отправившегося чуть ранее Григория Кибизова. Образовавшаяся на льду снежная каша делала продвижение вперед изнурительным. Приходилось одинаково работать и собакам и людям. Олонкин соорудил из сыромятного ремня для себя алык – так здесь называлась собачья упряжь – и впрягался в нее рядом с передовым псом. Чтобы уложиться в назначенное время, старались проходить в день до пятнадцати миль. Между массивом мыса Баранова и открытым морем ледовый припай был шириной всего около двадцати метров и на вид не очень надежный. Но они благополучно миновали его, вышли к берегу и, раскопав в снегу несколько бревен, развели большой костер и устроили себе отдых. Несколько раз в пути им попадались полуразрушенные избы, а в одном месте даже три избы и церковь. Здесь когда-то явно жили русские, обосновались они крепко, надолго, о чем свидетельствовала эта церковь с хорошо сохранившимся алтарем. Что случилось, куда подались отсюда люди? То ли внезапный мор застал их врасплох, или же голод заставил покинуть насиженное и обжитое место? Кто теперь узнает и прочтет ненаписанную летопись героической жизни русского человека на этих неприветливых берегах?

Дней через десять на мысе Медвежьем, круто обрывающемся в море, с нартовой дороги заметили избу. Она одиноко стояла на вершине. Направили упряжки туда, карабкаясь вместе с собаками по каменистому склону.