Маги Гипербореи

Арка запрокинула голову и посмотрела на вершины башен, теряющиеся где-то шагах в двухстах над ней. Итак, ее отец сейчас там. Прибегнув к левитации, она могла подняться над землей шага на три-четыре, и вряд ли осилила бы такой полет с помощью браслета-крыльев, даже если делать остановки между уровнями: ей не хватало умения. Арка ощупывала монеты, лежащие на дне ее кармана. Может, она сможет позволить себе поездку на черепахе, если продаст свой меховой плащ?

– Сколько возьмете, если попрошу отвезти меня на седьмой уровень?

– За каждый проезд на подъемнике платят определенное число гиперов, каждый следующий уровень на один гипер дороже предыдущего. Подняться с первого уровня на второй стоит два гипера, со второго на третий – три гипера, и так далее. Так что придется сложить два, плюс три, плюс четыре, плюс пять, плюс шесть, плюс семь… Двадцать семь гиперов, во!

Арка поперхнулась:

– Сколько? Да что это за город такой? Сборище жуликов?

– Плюс два бориона за транспорт.

– Это грабеж!

Кучер усмехнулся:

– Здесь Гиперборея, а не горная деревня. При каждой смене уровня платят пошлину, таковы правила.

Арка нахмурилась, засунула руки в карманы и посмотрела вниз, на канал, по которому плыли тошнотворные на вид нечистоты и мусор. Плачевный вид улиц больше ее не удивлял: только самые богатые могли себе позволить жить на вершинах башен.

– Ну ладно, а как у вас тут можно заработать эти гиперы?

Ластианакс

Ластианакс устало плюхнулся на стул. Он только что в десятый раз обыскал обиталище своего бывшего наставника. Не кабинет, а склад какой-то. При жизни Палатес не был страстным поборником порядка и запрещал слугам входить в свой кабинет. По правде говоря, кроме Ластианакса сюда вообще никого не пускали.

Молодой человек поднял голову и обвел взглядом светлую комнату, украшенную фресками и заставленную старинными сундуками, битком набитыми документами. Накануне в Колумбарии он удивился малому количеству народа, присутствовавшего на похоронах Палатеса: несколько дальних родственников, слуги да министры, которые нехотя явились отдать дань уважения своему коллеге. Выслушав приличествующие случаю банальности о величии покойного, Ластианакс потихоньку ускользнул из некрополя.

Некоторые министры, особенно эпарх, на протяжении всей церемонии так злобно на него поглядывали, будто выдвижение его кандидатуры на место министра усреднения стало для них личным оскорблением.

Ластианакс оглядел груды документов, которые ему в ближайшее время предстояло рассортировать. Возможно, где-то среди этих бумаг находится объяснение смерти Палатеса. Перед тайнографом юноша сделал вид, что верит, будто его наставник умер от сердечного приступа, и, возможно, это в самом деле была истинная причина смерти, однако Ластианакс не мог не думать об убийстве. Он вспомнил, как в Магистериуме один любопытствующий из толпы прокомментировал смерть Палатеса: «Я слышал, как один слуга сказал, что Палатес подавился, когда пил…» Неужели яд?

На столе перед молодым человеком стояла на стопке пергаментов керамическая курица и насмехалась над ним. В другое время Ластианакс без колебаний выбросил бы это уродство, но не делал этого из ностальгии: все-таки это была последняя вещица в последней коллекции Палатеса. Он взял статуэтку и рассеянно повертел в пальцах.

Внезапно раздался грохот, и юноша подпрыгнул от неожиданности. Курица выскользнула у него из рук и разбилась. Ластианакс в бешенстве вскочил со стула и распахнул дверь кабинета. Двое старых слуг, Аус и Метанир, пытались расчистить коридор от загромождавшей его коллекции: дюжины огромных изразцовых печей, привезенных из Напоки и бесполезных в Гиперборее, поскольку под куполом отопление становилось ненужным. Одна из печей как раз упала на пол. Слуги ожесточенно бранились и не заметили присутствия Ластианакса. Юноша вздохнул и закрыл дверь.

Несколько дней назад к нему пришел нотариус и сообщил последнюю волю Палатеса. Ластианакс с удивлением узнал, что наставник завещал ему все свое состояние и имущество… при условии, что юноша оставит на службе двух слуг, что он и сделал. Оказывается, Палатес заботился об ученике настолько, что даже сделал своим наследником. Мысль об этом тронула Ластианакса больше, чем он осмелился бы признать. Оглядываясь назад, Ластианакс чувствовал себя виноватым: в прошлом он столько раз проклинал маленькие причуды старика.

Вот только одна деталь не давала ему покоя – поставленная в завещании дата. Документ был написан за день до смерти Палатеса, как будто бедняга знал, что его дни сочтены.