Маг поневоле

Мы выпили. Стало совсем хорошо. Напряжение последних дней пропало без следа. Моё нынешнее незавидное положение и более чем мрачное будущее, всё это отошло на второй план, стало каким–то далёким, незначительным. Мне стало спокойно и даже чуточку весело.

— Ты в школе за меня держись, — прочавкал Гонда, энергично обгладывая куриную ножку, — а то пропадёшь. Наивный ты и доверчивый. А тут никому верить нельзя! За шмат сала лучший друг продать может!

— И ты, значит, продать можешь? — улыбнулся я, хлопнув ладонью по столу. — Ну, за куриную ножку, например?

— А то, — согласился со мной Гонда. Он задумчиво повертел в руке куриную кость и, решительно сунув в рот, громко захрустел: — Хотя нет, — покачал он головой, — маловато будет. А вот за целую курицу продам с потрохами!

Мы весело засмеялись, выпили по третьей и плотно это дело закусили. Я удовлетворённо икнул и, потянувшись к несуществующей пуговице на рубашке, прислонился спиной к стене.

— Душновато что–то здесь, — тяжело дыша, заметил я. — И в сон потянуло.

— Так это с голодухи, — лениво заметил Гонда, ковыряясь в зубах. — Наелся с непривычки до отвалу, вот еда и тянет. Может, ещё выпьем? — он потянулся к бутыли. — Сразу отпустит.

— Да нет, — с трудом отмахнулся я. — И так голову кружит. И сил нет никаких.

— Ты смотри, — засмеялся мой друг, грохнув кулаком по столу. — Перед Нинкой не опозорься! — и подмигнул, перевалившись ко мне через стол. — Она баба сочная. Ей много надо!

— Да ну тебя, — почему то смутился я и, решив перевести разговор на другую тему, спросил: — А откуда столько закуски на столе? И свечка вон, тоже, небось, денег стоит. Ты же говорил, вдовы небогато живут?

— Так оно и есть, — согласно кивнул Гонда. — Ганька концы с концами еле сводит. Да только это не её снедь. Ей это тоже в диковинку будет. Дядька Антип расстарался. Чай не чужой я ему.

— Хорошие у тебя родичи, — проникся я, — хлебосольные. И город рядом. Глядишь, и встретитесь ещё.

— Да нет у меня больше родичей, — разом посмурнел Гонда. — Умру я для них скоро. Как только инициацию пройдём, так и умру. Так что это считай, — мой друг потряс надкушенным огурцом и бросил его обратно на стол. — Дядька Антип поминки по мне справляет. Один теперь! — пригорюнился Гонда.

— Не один, — горячо возразил ему я. — Я того, что ты меня из подвала вытянул, вовек не забуду! И тебя за друга считаю. И хоть ты и говоришь, что здесь верить никому нельзя, на меня можешь положиться. Ни в жизнь не предам и не брошу!

Я потянулся к Гонде, собираясь приобнять, не смог подняться и бессильно откинулся к стене. Что же такое то? Видать лишнего мы с Гондой приняли. Хотя по нему не скажешь — сидит, улыбается.

— Что друже, — наклонился он ко мне, — совсем разморило? — и озорно подмигнув, засмеялся: — Ничё. Сейчас Нинка придёт, расшевелит! — Гонда неспешно наклонился к столу, булькнул вару в кружку, выпил, смачно хрустнул недоеденным огурцом и задорно крикнул: — Нинка, заходи!

В скрипнувшую дверь протиснулся староста и двое рослых плечистых мужиков.

— Чего скалишься, обормот? — зло процедил Антип, недобро поглядывая на Гонду: — Сейчас вот отметелим тебя с мужиками, будет тебе Нинка!

— Так я же шуткуя, дядька Антип, — вмиг посерьезнел Гонда.

— Вот и мы сейчас пошуткуем, рёбра тебе, пересчитывая! — недобро улыбнулся староста. — Чего так рано Ганьку прислал? Я что, полночи возле дома ждать должен?

Один из деревенских амбалов маячивших за его спиной, демонстративно засучил рукава, зловеще ухмыляясь.

— Так она же вот этого жалеть удумала, — кивнул на меня Гонда. Весёлость его как рукой сняло. — Боялся, как бы лишнего чего не взболтнула. Лови его потом, по всей деревни! — и, поклонившись старосте, покаялся: — Прости дядька Антип. Вару перебрал, вот и сболтнул не подумав.

— Мой вар пьёт, моей снедью давится и меня же хает, — покачал головой Антип, немного поостыв. — Ладно. Трое с тобой! Как ушлёпком станешь, из тебя быстро эту дурь выбьют, — и, повернувшись ко мне, ласково добавил: — Ну вот, совсем сомлел. Оно и к лучшему. Ни тебе криков, ни сутолоки бестолковой. Сейчас в подвальчик спустимся и почивать! — и потрепал меня по щеке, сволочь.

В отчаянии, я рванулся, в тщетной надежде прорваться к двери. Вернее, попробовал рвануться. На самом деле, сил хватило лишь на то, чтобы чуть приподняться из–за стола и тут же, тяжело дыша, опуститься обратно.

Гонда! Гад! Явно что–то в вар подсыпал! И когда успел только! Вместе же пили!

— Иуда! — из последних сил повернувшись к бывшему другу, процедил я. Слова давались с трудом. Люди и вещи, сорвавшись со своих мест, закрутились вокруг в бешеном хороводе. — Что же ты делаешь!

И наступила тьма.

* * *

Резкий холод, стремительно растекаясь по лицу, заставил очнуться, вырвав из пучины беспамятства. Я шумно вздохнул, закашлявшись и машинально поднёс руки к лицу, стирая с него остатки воды.

— Ну что? Очухался? Вот и хорошо. А то мне недосуг ждать. Рассвет скоро. В дорогу сбираться пора.