Маг и его кошка

На самом деле я знаю о тебе очень много. Твои привычки — на завтрак ты любишь яичницу, непременно болтунью, и поджаренные тосты. А шейный платок повязываешь особым, хитрым узлом, теперь его завязываю я, а ты хмуришься и злишься, как всегда, когда что-то напоминает о твоем увечье, и никак не хочешь понять, что я бы завязывала его все равно — не важно, сколько у тебя рук, просто мне нравится это делать. Когда тебе интересно, ты сводишь брови, отчего складка меж ними становится чуть глубже. Ты говоришь очень много о пустяках, мало о важном и никогда — о своих чувствах, твоя любовь и забота всегда выражаются в делах.

Знаю, какой ты сложный, противоречивый, колючий. Каким неприятным можешь стать, если почувствуешь себя задетым. Или если просто захочешь остаться в одиночестве, а ты хочешь этого часто, очень часто.

И знаю твою нежность — она стыдливей послушницы монастыря проявляет себя украдкой, не терпит пристальных взглядов, словно боится быть замеченной…

Я знаю о тебе главное — какой ты есть.

— Можешь не говорить. Я не обижусь. Но приятно, когда ты мне доверяешь.

Снова вздыхает:

— Ну ладно…

Усаживает меня в кресло к себе на колени, распускает волосы, чтобы зарыться в них лицом, ему нравится, когда я с распущенными волосами, и он все время портит мои прически. Хоть выбрасывай шпильки совсем.

И долго-долго молчит.

Я тоже молчу, прильнув к его груди. Слушаю, как стучит его сердце.

— Вот демоны… не знаю, с чего начать. Это вообще история не про меня. А про одного парня по имени Хаймлад. Я с ним, кажется, знаком… был.

— Хаймлад Скъельдингас?

— Ага, — он криво ухмыляется, перебирая мои волосы. — Целый принц — смешно, да? Сын короля Аурвендила… был такой. Правил аж три года. После него осталась одна строчка в летописях…

Я слушаю его голос — насмешливый, подчеркнуто равнодушный. И понимаю… просто все понимаю.

— …Тайник в кабинете Хаймлад обнаружил случайно. Что-то вроде сейфа, взрослый не поместится, а для ребенка в самый раз. Иногда получалось подслушать разговоры взрослых. Например, так он узнал, что первый министр — продажная скотина и взяточник. И еще… А, не важно! В тот день Хаймлад прятался от наставника. Он терпеть не мог уроки альбского…

Его голос становится глуше:

— …Два ублюдка и Нилс Хререксон — начальник стражи. Им пришлось нанести не меньше чем дюжину ударов. Весь пол был в крови… а я… я ничего не сделал. Трусливое маленькое дерьмо!

Я поражаюсь ярости, с которой он произносит последнюю фразу.

— Что ты мог?

— У меня был с собой кинжал, и я даже немного умел им пользоваться. Принцев этому учат, знаешь ли.

— Сколько тебе было лет?

— Семь.

— Дурак! — говорю я, уткнувшись ему в шею. — Тебя бы убили.

— Теперь уже не узнаешь.

— Ты ненавидишь себя за это?

— Нет, — он говорит медленно, словно размышляя вслух. — Но я очень долго винил себя в его смерти. В том, что ничего не сделал. Молчал, боялся выдать себя даже вздохом.

— И сейчас винишь?

— Не знаю.

— Это же глупость! — беспомощно говорю я. — Тебе было семь лет!

Он пожимает плечами:

— Глупость или гордыня… Думаешь, я не повторял себе этого? Сотни раз.

— А что было потом?

— Потом Хаймлад вдруг разучился говорить. И молчал почти полгода.

— Притворялся?

— Нет. Что-то в голове сдвинулось. Он молчал все время траура и только на коронации, совмещенной со свадьбой, его прорвало. Новоиспеченный король Фенг не обрадовался… Он и так едва терпел существование племянника…

Прижимаюсь крепче, пряча голову на его груди, слушаю размеренное дыхание и частые удары пульса.

— …Отречение отбирает человеческую тень. А человек без тени… как будто и не совсем человек. Но Хаймлад оказался везунчиком. Как раз тогда боги решили, что оставлять мир без присмотра — нехорошо. Кто остановит Хаос, если Черная победит в битве? Так что для убогого нашлась работенка. Это… своеобразные ощущения, когда тебе подсаживают тень изнаночной твари.

— Больно?

— Пожалуй, — он медленно накручивает мой локон на палец. — Можно сказать, что больно. Но главная проблема в том, что тень надо контролировать. Иначе она с радостью пожрет разум и завладеет телом. А у детей с самоконтролем… не очень.

— Почему обязательно дети? — шепотом спрашиваю я.

— Взрослые не выживали. Умирали от шока. Дети — пластичнее. Хаймлад почувствовал, что может все. Ощутил себя богом. Знаешь, когда между тобой и твоими желаниями не стоит ничего, кроме совести и умения держать себя в руках, это… опасно. Он… то есть я начал с убийства, — горькая улыбка. — Да, первый раз я убил в семь лет. Не того, кого надо было. Просто не смог справиться с гневом и сжег деревню. Когда опомнился… там стояла такая сладковатая, мерзкая вонь. Вонь и крики. Тогда Хаймлад испугался. Себя. Так, как только может испугаться трусливый семилетний мальчишка. И со страха вызвал на бой свою тень.

— Убил?

— Не совсем, — он косится на странно вытянутую тень на полу. В ней нет ничего человеческого. — Скорее, запер…

— И стал магом?