Маг и его кошка

– Его писал Лоренцо, – в моем голосе вызов.

– А. Тогда ясно. Значит, вот как он вас воспринимал, бедняга. Кстати, вам неожиданно идет белый.

– Почему «бедняга»? – я сама поражаюсь, как зло и вкрадчиво звучат мои слова.

Опасная тема. Магу не стоило бы ее трогать лишний раз, но Элвин Эйстер не стыдится вспоминать о своем преступлении.

Понимающая улыбка. Он берет меня за руку:

– Сами подумайте, сеньорита. Она слишком хороша для этого мира, ей бы по облаку ходить, – кивок на портрет. – Быть мужем такой дамы – значит ощущать себя святотатцем или вором, посягнувшим на сокровище. Да вы и сами все знаете. Признайтесь, вам это нравилось?

Слова жестоки, как бывает жестока истина. Лоренцо и правда боготворил меня. И да – мне это нравилось. Полные безмолвного восторга взгляды были так убедительны, что я чаще верила им, чем себе или зеркалам.

– Разве так не должно быть между влюбленными?

– И кого любил ваш Лоренцо на самом деле? Ее, – кивок в сторону портрета, – или вас?

– Она – это я!

Я пытаюсь вырвать руку, Элвин берет меня за плечи. Я ощущаю, какая сила таится в этих изящных пальцах. Голубые глаза странно сверкают, у меня перехватывает дыхание.

– Неужели вам так охота быть недоступным идеалом? Вы – живая женщина, Франческа. Как все люди врете, ошибаетесь и пользуетесь ночной вазой.

Какая отвратительная похабщина! Да как он смеет!

Я чувствую, как краснею. От возмущения и сказанной магом непристойности сразу.

– Ну хватит мерзостей! Лоренцо любил меня. И я любила… люблю его.

– Мертвецы всегда лучше живых. Поэтому их так удобно любить.

Мне хочется тоже сделать ему больно. Хотя бы словом.

– Вам так важно отнять у меня не только возлюбленного, но и память о нем?! Это… подло. Вы не умеете любить и радоваться, оттого и спешите омрачить чужое счастье! Из зависти.

– Из зависти? – с непонятной и пугающей интонацией спрашивает Элвин.

А потом он привлекает меня к себе и склоняется над моим запрокинутым лицом. Чувствую жар рук на спине, губы почти касаются моих, дыхание обжигает. Накатывает обморочная слабость, хочу забыть обо всем, подчиниться чужой воле.

– Ну ладно, пусть будет зависть.

В последний момент перед глазами встает злополучное озеро, безжизненные глаза Лоренцо. Как ведро холодной воды на голову. Вырываюсь из объятий и с размаху бью мага по лицу.

Неестественно громкий звук пощечины. Я с ужасом отшатываюсь, вспоминая, чем закончилось подобное для Лоренцо.

– Признаю, я это заслужил, – задумчиво произносит Элвин, поднеся руку к щеке. – Должно быть, вы правы насчет зависти.

Мне хочется опереться на что-нибудь. В голове сумбур, ноги не держат. Он подхватывает меня под руку.

– Оставим эту тему, сеньорита. Впереди еще несколько часов увлекательной прогулки.

Я покорно переставляю ноги. Что это было? Что со мной?

Элвин опять рассуждает об искусстве, восхищаясь ринской школой живописи. Я едва слушаю. Как маг может делать вид, что ничего не случилось?

Одурманенная, я не сразу замечаю, куда он направляется. Мы спускаемся по узкой винтовой лестнице. Пахнет плесенью и могилой. Живое пламя на распахнутой ладони мага бросает блики на стены, играет на каплях влаги. Я невольно придвигаюсь ближе к своему спутнику.

– О нет! Нам туда нельзя!

– Это еще почему?

– Кровавая башня.

– Чувствую аромат тайны. Скелеты в шкафу, пугающие семейные предания. Расскажите!

Мне не хочется ворошить грязное белье своей семьи, но эта история слишком известна, чтобы был смысл ее утаивать.

– Возможно, вы слышали, что мой прадед, Джеронимо Рино, был безумен…

– А, тот самый – знаменитый предок, который имел забавные кулинарные пристрастия?

Назвать людоедство «забавными кулинарными пристрастиями» – это чересчур. Даже для Элвина Эйстера.

– Ваш цинизм гадок, как кривлянья шута.

Он покаянно опускает голову:

– Простите, Франческа. Все время забываю про разницу в возрасте. Это не цинизм, это… просто толстокожесть, наверное. Я видел столько отвратительных вещей, что давно перестал придавать им хоть какое-то значение. Продолжайте, обещаю молчать.

– Его болезнь… он не просто ел людей.

– Надо полагать, он их сначала готовил?

– Не в этом дело, – не буду с ним спорить. Легче перекрыть Эрану, чем поток сомнительных шуток северянина. – Он… считал, что лучший способ сохранить мясо свежим – оставить его в живых.

– Мудрый человек… – Элвин спотыкается. – Погодите! Вы же не хотите сказать…

– Да. Он вырезал куски у еще живых людей, чтобы приготовить. А потом ел.

Я останавливаюсь. Мне страшно. Кровавая башня, десятки замученных жертв, несчастная сеньорита Изабелла – мой детский кошмар.

Я – Франческа Рино. Жуткое наследие Джеронимо – часть моего приданого.

– Он держал их здесь, в Кровавой башне, – шепотом говорю я. – Говорят, в подвале до сих пор живет призрак сеньориты Изабеллы. У нее только одна нога, потому что вторую Джеронимо отрезал и съел.

Его голос тоже падает до шепота.

– Вы боитесь, Франческа?

– Да, – признаюсь я.