Маэстро

– Молодец, что можешь, уважаю. Я вот только на гитаре умею, но не по статусу, как ты понимаешь. Но аккомпаниатор все равно нужен. А лучше свой коллектив. Поверь, два часа один на один с публикой – тяжело. Да и надоест зрителю рассматривать только твой профиль за роялем. Словом, гастроли – дело хорошее, но к ним нужно быть готовым.

Марик тяжело вздохнул. Он и сам так считал, но разве у него был выбор? Он прекрасно понимал, что гастроли – это деньги. Ну вернулся он в Москву, гордый, но нищий. Дальше что? На что жить? Где жить? А так уехал на пару месяцев гастролировать, и вопрос с жильем хотя бы на время решен, какую-никакую, а гостиницу ему Госконцерт обеспечит. Еще и заработает.

– Кстати, чуть не забыл, – продолжил Кигель. – У меня квартира простаивает. Одна комната всего, зато метро в двух минутах. Мы-то с семьей на дачу перебрались, дети в Москве болеют постоянно, им свежий воздух нужен. Вот ключи. Поживешь первое время.

Марат не знал, как реагировать. Гордость вопила во весь голос, что нужно отказываться. Они знакомы без году неделя, с чего бы такие щедрые подарки? А здравый смысл напоминал уже услышанные где-то сплетни, что Андрей Кигель на эстраде считается кем-то вроде крестного отца, опекающего молодых и перспективных. И глядя на то, как заботливо он подреза`л колбасу и наливал «чаек» для ввалившегося в гримерку, только что отстрелявшегося Лени Волка, в это легко верилось.

– Бери-бери, – кивнул Андрей на ключи. – Будешь цветы поливать, а то завянут, меня жена загрызет. Она считает, раз я все равно весь день в городе, могу заезжать и поливать. Больше мне нечем заняться, кроме как ее фикусами. Или фиалками? Черт их разберет.

Так Марик обзавелся пусть временным, но все-таки жильем. И, что еще более важно, ценным советом, к которому решил прислушаться, – он занялся собственной программой. Уже через несколько дней они с Рудиком сидели возле огромного, навороченного японского проигрывателя в квартире Андрея и слушали подряд все пластинки, привезенные из Италии.

– Вот такую музыку я хочу петь! – горячился Марат. – Страстную, яркую! Где голос можно показать! Можешь такую написать?

– Ты и сам можешь, – заметил Рудик, удобно устроившись на диване. – Я тебе зачем?

– Ладно тебе скромничать. Композитор у нас ты. И по жизни, и по диплому.

– До которого еще надо дожить.

– Куда ты денешься? Год на одни пятерки закрываешь?

Рудик меланхолично кивнул. Учеба пока что казалась ему детским садом после той школы, которую они оба окончили в Республике.

– Автоматом уже все получил.

– Отлично! – оживился Марат. – Тогда и на Дальний Восток вместе поедем!

– Чего? Тебе же твой Кигель сказал, что не надо сейчас ехать? Что надо программу готовить?

– А мы совместим! Тебе вот какая разница, где песни писать? Здесь или на Дальнем Востоке? А деньги зарабатывать надо. Ты мне сейчас хотя бы пару песен сделай, а? На коленке. Но чтобы веселых, заводных. И поехали.

– Ты с ума сошел? А худсовету ты их когда покажешь?

– Ну ты как маленький, – вздохнул Марат. – В репертуарный лист запишем классику, ей не надо худсоветы проходить. Кто там узнает, что мы во Владивостоке спели?

* * *

Здесь мне пора взять слово, потому что именно с тех дальневосточных, совершенно авантюрных гастролей и началась наша с Мариком история.

В те годы я еще не понимала, куда применить свой писательский талант и неуемную тягу заполнять буквами бумажные листы. Впрочем, даже скажи мне кто-нибудь, что можно писать не заметки в «Вечернюю Москву», когда ты ради нескольких абзацев текста весь день носишься по городу как савраска, а собственные книги, я бы не поверила. И правильно бы сделала. В советское время пришлось бы мне писать если и про любовь, то исключительно сталеваров и исключительно к родине, а я так не умею.